– Он убьет Змея, который по небу и который у Кремля на земле… Бомбовая нагрузка в отсеках и угол атаки бессрочно… Вылет в двенадцать ноль-ноль, а остальное секретно…
Белосельцев всматривался в фантастический летательный аппарат и с трудом узнавал «Москвич», замаскированный под боевой самолет. Автомобиль Николая Николасвича был преобразован для воздушных сражений. Белосельцев знал, что он – свидетель вещего безумия, которое одно способно объяснить хаос распавшегося мира и выступить против зла. Прорицатель, открывший происхождение зла, был одновременно и воин, готовый сразиться со злом.
Николай Николасвич опустил холсты. Занавесил чудесную, готовую к бою, машину. Вывел Белосельцева из гаража.
– Первый вылет мой, потом твой… Теперь ступай, тебе далеко идти… – и медленно отошел к реке, остановился среди сияющих вод, словно встал в текущий огонь.
Белосельцев покидал прибрежный пустырь вместе с Серегой, у которого оказались какие-то дела на рынке, и он устроился рядом с Белосельцевым на сиденье, довольный тем, что не нужно идти пешком.
– Вы видели наш самолет? Николай Николасвич вам показал? – Серега, томимый желанием поговорить на запретную тему, боролся с обстановкой строгой секретности. – Мы теперь на машине не ездим, ходим пешком. Это раньше у нас был «Москвич», а теперь штурмовик. Мы две недели работали, переделывали его в самолет. Держим в ангаре в полном секрете, скрываем от глаз разведчиков. Красивый? Вам понравился?
– Сказочный.
Белосельцев представил лакированный, нарядный, с красной звездой самолет, украшенный Богородицей и генералиссимусом Сталиным, с сияющим победным орденом. В сумраке, окруженное холстами, изделие напоминало секретную боевую машину и одновременно забаву, которую устанавливают на детских площадках или подвешивают к каруселям в парках.
– Когда я смотрел на ваш штурмовик, я почему-то вспомнил сказку о ковре-самолете, о Змее Горыныче, о спящей царевне.
Белосельцев осторожно взглянул на Серегу, не обидел ли его сравнениями. Но тот не обиделся, оживился:
– Николай Николасвич Змея Горыныча хочет взорвать. С самолета его разбомбить. Как Гастелло, в дракона спикировать и раздраконить. Мы сейчас взрывчатку добываем, разместим в бомбовых отсеках. В багажнике и на заднем сиденье.
– Как взорвать? Какую взрывчатку? Взрывчатка-то вам зачем? – встревожился Белосельцев, еще не ведая, где проходит размытая грань между причудливой игрой и реальностью. – Где этот Змей Горыныч?
– Ну как же! – удивился Серега. – Николай Николасвич ведь вам говорил. Змей вокруг Кремля залег, свой хвост заглотал и петлю стянул. Если в то место ударить, то голову и хвост одним разом взорвешь, и Змей умрет.
– Вы что ж, хотите Кремль взорвать? Ведь он охраняется. Повсюду посты, наблюдатели. В воротах запоры, сети, которые любую машину уловят и остановят. Вам не пробиться.
– Да Кремль никто не хочет взрывать, – с досадой произнес Серега. – Кремль наш, русский. Кто же на него руку подымет? Мы Кремль хотим от Змея очистить. Николай Николасвич точно высчитал, где голова Змея. Он шагами ходил промерять, на чертеж нанес. Если смотреть от Лобного места, то шагов за тридцать от Спасских ворот. Туда самолет направим, Змея взорвем, и кольцо вокруг Кремля разомкнется.
– Он что же, хочет за руль сесть и себя вместе с машиной взорвать? Себя убить хочет? – Белосельцев вдруг понял, что это не игра, не забава. Пророк, создавший учение о Русском Герое, готовится воплотить это учение в подвиг. Совершить мистическую жертву. Поразить зло. Освободить заколдованный мир. Пронзить копьем перепончатую крылатую гадину. Спасти царевну у врат. Вместо белого коня под драгоценным седлом – поношенная машина, перекрашенная под боевой самолет.
Вместо копья, ударяющего в пасть чудовища, – взрывчатка в багажнике. Девой у Спасских ворот была пленная измученная Россия. Зло, погубляющее народ, имело сказочное воплощение Змея. Героический витязь в алом плаще, ведущий священную брань, был сам Николай Николасвич, Пророк и Герой, которого только что видел Белосельцев стоящим у просторной реки, окружавшей его голову сверкающим нимбом.
– Николай Николасвич говорит, что в России появился Избранник, который ее спасет. Но он пока сам себя не знает, как бы спит, усыпленный Змеем. Надо Змея убить, и тогда Избранник проснется, увидит, что Россия страдает, и ее спасет. Николай Николасвич хочет Змея убить, чтобы Избранник проснулся и в Кремль прошел. Хочет ему путь прорубить, разомкнуть замок. Сам себя считает Предтечей, которому суждено принести жертву, взорвать Змея и открыть дорогу Избраннику.
Они ехали по Печатникам, среди унылых, однообразно расставленных многоэтажек. Мигала огоньками вывеска ресторана. Дрожал стеклянный воздух над бензозаправкой. На рекламном щите девица примеряла колготки. Перебегал дорогу бомж, похожий на первобытного, заросшего до бровей человека. Качались у остановки автобуса двое пьяных, уперев друг в друга потные лбы. И в этом обыденном мире, среди гоношенья безликой толпы, однообразного рокота машин, готовилось совершиться чудо.
– Скажи, Сергей, но, может быть, это просто игра? Вы просто оба играете. Знаешь, бывают такие игры, когда разыгрываются баталии, сцены из древней истории. Одни наряжаются в доспехи русских воинов, другие надевают латы тевтонов. Мечи, кольчуги, шлемы. Знамя князя, штандарт крестоносцев. И где-нибудь на льду Чудского озера, у Вороньего камня, сходятся, рубят друг друга, издают боевые кличи, а потом, уставшие, садятся у костра, жарят шашлыки, дружно пьют водку. Есть такие исторические игры, очень увлекательные.
– Да что вы! – с обидой и с отчуждением посмотрел на него Серега. – Какие игры! Николай Николасвич – Предтеча и Народный Мститель. Он откроет дорогу Избраннику и отомстит за народ. У него родные погибли, и ему видение было.
– Какое видение?
– Он Дом Советов защищал на баррикадах. Когда Ельцин захотел стать царем и стал войска в Москву собирать, Николай Николасвич всей семьей на баррикады пошел. С женой Людмилой Григорьевной, старшей дочкой и сыном Андрюхой, который еще в школе учился. Они там сидели и днем и ночью, солдат не пускали. Андрюха знамя держал, андреевский флаг, им над баррикадой размахивал. Людмила Григорьевна картошку и кашу на костре варила, кормила защитников. Сам Николай Николасвич был комиссаром, народ подбадривал, читал Есенина. А дочка была санитаркой – на случай, если стрелять начнут.
Дома с балконами, на которых сушилось белье, мусорные баки, в которых рылись старухи, плакат, с которого улыбался Киркоров, муляж бутылки «Балтика», кавказцы в черных кожаных куртках. Жизнь сбросила на мгновенье тусклый чехол обыденности, обрела высоту и бездонность мифа, запечатленного на палехской волшебной шкатулке. По черному лаку огненными красками тончайшей кистью был нарисован горящий дворец, летящие по небу клочья огня, сраженные на баррикадах защитники, летящий над Москвой грозный ангел с золотой трубой.
– Когда на баррикады поехали танки, Андрюху и Людмилу Григорьевну сразу убило. Николай Николасвич дочку собою закрыл, и танк над ними прошел и их не задел. Николай Николасвич долго в больнице лежал, и там ему было видение ангела, который сказал, что он Предтеча и должен служить Избраннику. А дочка его, которая уцелела, ушла из дома и стала проституткой. Говорят, в «Метрополь» к иностранцам ходит, иногда к Николаю Николасвичу сюда приезжает. Хорошая, хотя и пропащая.
