Книга Идущие в ночи, страница 71. Автор книги Александр Проханов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Идущие в ночи»

Cтраница 71

– Мне кажется, – продолжал Парусинский, – Православие гораздо ближе по своей духовной, мистической сущности к некоторым хасидским верованиям, чем, например, к католичеству или официальному иудаизму. Сближение этих двух начал означает духовную близость евреев и русских. Мое крещение – отчасти знак этого сближения.

Епископ склонил голову, что, однако, не означало согласия, но несомненно – внимание к этому неординарному мнению неординарного человека.

– Еврейская община в России в целом прекрасно относится к православным согражданам. Но есть отдельные евреи, наделенные влиянием и богатством, владеющие прессой и телеканалами, которые ведут антиправославную пропаганду, оскорбляя чувства православных верующих. Вы знаете, кого я имею в виду. Убежден, при новом президенте этому кощунству будет положен конец.

– Сатанисты проникли на телевидение, и их пропаганда разврата, глумление над святынями становятся невыносимыми. – Епископ сделал строгое лицо, неподвластное сатанинским атакам, и снова произвел едва заметное крестное знамение, оборотив серебряный крест в темный угол, откуда веял тайный ветерок сатанизма.

– Я думаю, мы скоро услышим заявление нового президента о том, что Православие становится главной идеологией России, – твердо, как посвященный, произнес Парусинский. – Вот только кончится эта предвыборная суматоха, которая вынуждает нас быть осторожными в высказываниях.

– Скажу вам, как человеку, близкому к нашему будущему президенту. Мы разослали по епархиям и приходам негласное указание – побуждать верующих голосовать за него. У Русской Православной церкви не может быть двух мнений. Мы молимся о его победе на выборах.

– Благословите, владыко! – Парусинский склонил лысоватую голову, сложив щепотью худые, поросшие волосками пальцы. Епископ положил на них сдобную, с розовыми ногтями, руку. Перекрестил серебряным распятием темя Парусинского. А тот, чуть усмехаясь, поцеловал благоухающую белую руку епископа. Поднимая голову, брызнул в него алмазным пучком лучей.

Главный гость вечера, будущий президент, задерживался, и чтобы развлечь гостей, Парусинский приказал пустить вокруг дома, по накатанным дорожкам, несколько узорных саночек с мохнатыми пони, впряженными в разукрашенные оглобельки, под маленькими нарядными дугами с заливистыми колокольчиками. Гости увлеклись забавой. Кавалеры и дамы садились в саночки, сами управляли лошадками. Пони, потряхивая загривками, резво бежали по дорожкам, уносили седоков в темные ели с редкими, белыми, как луны, фонарями. Кавалеры и дамы, не всегда мужья и жены, обнимались в темноте, целовались, со смехом выскальзывая на свет, подкатывали к крыльцу, чуть смущенные и румяные. Их место занимали другие, шаловливые, разогретые выпитым вином.

Парусинский, посмеиваясь, подошел к своему другу, работавшему у него на телеканале, известному своей злой иронией, беспощадной умной шумливостью, приводившими в трепет врагов Парусинского. Высокий красавец, баловень женщин, он открыто демонстрировал фамильярность своих отношений с Парусинским, тонко маскируя ею неравенство их ролей, свою зависимость от миллиардера. А тот, господствуя над ним, щадил его гордыню и самолюбие, допускал эту забавную для всех фамильярность.

– Послушай, – обратился телеведущий к Парусинскому, слегка обнимая его за талию, – если бы ты их пустил по большому кругу, – он кивнул на летящие саночки, – они бы успели раздеться! Посмотри, – он глазами указал на молодую даму, которая садилась в санки, подняла слишком высоко свою соболью шубку, открывая длинную красивую ногу, – эту ногу я измерял на прошлой неделе с точностью до сантиметра, когда ее важный и смешной муж улетал в Сиэтл на конгресс политологов.

– Знаю инструмент, которым ты проводишь замеры. Он у тебя эталон. Я бы выставил его в палате мер и весов.

– А как же я полечу без него в Ниццу? – с деланным изумлением произнес телеведущий. – Ведь мы собирались с тобой провести уик-энд на Средиземном море, на твоей замечательной яхте. Нам потребуется лот.

– О Ницце пока забудь. Тебе предстоит кровавая работа. Купи несколько резиновых перчаток. Снимешь скальп с мэра и распотрошишь эту мерзкую кривоногую жабу, которая корчит из себя великого международника и разведчика, а на самом деле есть не более чем горбачевский пакет с отбросами брежневской эпохи.

– А еще христианин!.. А еще крестился!.. Ты беспощаден к врагам, как древний иудей!..

– Ведь это, кажется, ты сказал: «На иудейских войнах пленных не берут!» В борьбе, которую мы ведем, не может быть пленных. Ты воин, ты рыцарь. Твой соперник силен, но он слабей и трусливей тебя. Его вислые усы банковского клерка меркнут перед твоим белоснежным волчьим оскалом. Загрызи его! – Это была шутка, но сказанная таким холодным и жестоким голосом, что телеведущий внимательно посмотрел на своего властного друга. – И еще!.. Сделай упор на Чечню!.. Русский солдат в Чечне!.. Русский офицер в Чечне!.. Русский генерал!.. Победа русского оружия над коварными и жалкими горцами!.. И, конечно, прямая связь с нашим избранником. Его лицо, его слова, его твердая воля покончить с мерзавцами! На этом он победит на выборах. На этом он останется в полной от нас зависимости!

– Ты уверен, что он не сорвется с поводка, когда выиграет выборы? Такие, как он, не любят сохранять прежние обременительные связи.

– Нет, – таинственно улыбнулся Парусинский, взглянув на алмаз, сверкавший своими бездонными переливами. – У меня есть средство держать его рядом с собой еще долгие, долгие годы.

Из леса с колокольным перезвоном выскочили саночки. Мохнатая лошадка кидала из ноздрей букеты пара. Сидящий в санях мужчина с опозданием убрал руку с собольего воротника сидящей с ним молодой женщины.

– А эти, по-моему, успели и на малом кругу, – рассмеялся телеведущий, щуря на седоков свои кошачьи глаза. – Посмотри, она на ходу застегивается!

И они разошлись, похлопав друг друга по плечу.

На втором этаже виллы, в прохладных, бархатно-сумеречных апартаментах находилась домашняя картинная галерея, где красовались, озаренные мягким светом, работы современного московского авангарда. Здесь Парусинский нашел театрального режиссера, чей театр, самый модный и посещаемый в столице, был символом прогрессивной интеллигенции, в расположении которой столь нуждался Парусинский. Режиссер был мал ростом, головаст, с крепким властным носом, маленьким, косо проведенным ртом и вечно хмурым взглядом, который теперь он обратил к картине, где белесый рыбий скелет плыл сквозь Космос, словно последнее свидетельство существовавшей некогда жизни, и звездные миры, его окружавшие, были похожи на горстки костной муки. Они оказались рядом и некоторое время молчали. И если бы кто-нибудь наблюдал за ними со стороны, ему бы показалось, что большая белка встретилась с молчаливым печальным дятлом, обитателем сумрачного бора.

– Ваш последний спектакль грандиозен, – сказал Парусинский, позволив режиссеру всласть налюбоваться рыбьим скелетом. – Вы превзошли самого себя… Эта огромная, во всю сцену, прялка, которая символизирует судьбу, и старуха в валенках, управляющая колесом судьбы!.. Это придает каждой, самой малой сцене значение фатума… Справедливо говорят, вы – Мейерхольд наших дней.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация