– Мистер Мейсон, сама мысль о том, что… что я кого-то убила…
Я вовсе не собиралась… – Она замолчала.
– Так что там с этой мыслью? – спросил Мейсон.
– Не знаю. Я еще не могу поверить… Почему вы так странно на
меня смотрите?
– Сейчас, как я вам уже сказал, полицейские готовы носить
вас на руках. Они считают, что вы избавили мир от крайне жестокого и подлого
бандита, обворовывавшего автомобили, грабившего мужчин и насиловавшего женщин.
Чуть позже, однако, они несколько протрезвеют.
– Что вы хотите этим сказать, мистер Мейсон?
– Что полицейские не обратили пока внимания на одно
интересное обстоятельство.
– На какое обстоятельство?
– На то, что у той машины, которая валяется вверх колесами в
ущелье, не горят фары.
– Значит, это не та машина…
– Но человек, который лежит в ней, в точности соответствует
вашему описанию бандита. На его голове – наволочка с прорезями для глаз,
перехваченная на лбу резиновой лентой.
– Тогда это тот самый. Только я никак не возьму в толк,
мистер Мейсон, как я могла в него попасть. Ведь я стреляла вслепую. Первая
пуля, я уверена, пролетела мимо. Я просто-напросто выставила револьвер в окошко
и спустила курок. Затем я лишь чуть-чуть вывернула руку. И услышала, как что-то
звякнуло или хрустнуло…
– Вы посмотрели туда, куда направляли револьвер?
– Нет. Я ведь уже говорила вам – револьвер был у меня в
левой руке. А правой я держала руль и глаз не спускала с дороги.
– Машина бандита в тот момент поравнялась с вашей?
– Ну, я бы сказала, она была очень близко.
– Так близко, что вы смогли послать пулю прямо в голову
этого человека?
– Ну, если… если полицейские говорят, что это моих рук дело,
так, наверное, оно и есть. Но фары, мистер Мейсон… Почему именно фарам вы
уделяете столько внимания? Разве они не разбились, когда машина летела под
откос? А может, виноват аккумулятор? Или провода оборвались, или…
– Что-то подобное могло, конечно, случиться, – сказал Мейсон,
– но вряд ли это имеет значение.
– Почему?
– Видите ли, я заметил то, на что полицейские не обратили
пока внимания. Переключатель света на приборном щитке машины находится в
положении «выключено».
– И они… они ничего такого не заметили?
– В тот момент нет, – ответил Мейсон, – но сейчас, может
быть, уже чешут в затылках, размышляя над этим странным фактом.
– Но фары горели, мистер Мейсон, я точно помню – горели!
Разве что он выключил их после того, как я выстрелила, потому что…
– После того, как в этого человека угодила ваша пуля, он уже
ничего не мог ни включить, ни выключить.
– Тогда… тогда тут что-то не так.
Мейсон подошел к изголовью кровати и откинул покрывало. Одна
из подушек была в наволочке. На второй оказался только наперник – мешок из
плотной ткани в белую и голубую полоску.
– Боже правый! – ахнула Эвелин Багби.
– Где вторая наволочка? – спросил Мейсон.
Эвелин в ответ лишь беспомощно покачала головой.
– Когда вы осматривали комнату, наволочка была?
– Бог мой, откуда мне знать, мистер Мейсон! Я вовсе не
смотрела на кровать. И не лежала на ней… мистер Мейсон, как вы думаете,
полицейские решат, что я лгу?
– А с какой стати им считать иначе? – вопросом на вопрос
ответил адвокат.
– Есть лишь один выход… – решилась вдруг Эвелин.
– Какой?
– Принести другую наволочку. По-моему, я знаю, где хранится
белье, и…
Она шагнула к двери. Мейсон поймал ее за плечо и вернул
назад.
– Почему нет? – обиженно спросила Эвелин.
– Потому что вы идете за билетом в газовую камеру.
– Но, мистер Мейсон, не можем же мы все это так оставить!
Если полиция увидит… Неужели вы не понимаете, в каком положении я оказалась?
Все выглядит так, словно я убила кого-то, натянула убитому на голову наволочку
со своей подушки, спустила его в машине под откос, а затем принялась морочить
вам голову сказками про найденный в ящике комода револьвер и про гонки с
преследованием, чтобы объяснить тот факт, что из револьвера стреляли.
– Точно, – кивнул Мейсон.
– И если… Господи, а что, если… если это кто-то… – Эвелин
запнулась на полуслове.
– Продолжайте! – приказал Мейсон.
– Что, если это кто-то из моих знакомых? – закончила она
дрогнувшим голосом. – Если меня опять подставили?..
– Вот и я о том же.
– Боже правый!
– Поэтому, – сказал Мейсон, – как только вы начнете
подтасовывать факты, чтобы избежать неприятностей, перед вами откроется прямой
путь в газовую камеру.
– Но при таком, как сейчас, положении вещей мне нечем
подтвердить свое алиби!
– Это меня больше всего и беспокоит, – кивнул Мейсон.
– Но хоть вы, мистер Мейсон, не считаете, что я, сфабриковав
улики, сочинила эту совершенно неправдоподобную историю? Так сказать,
хладнокровно застрелила человека, а потом придумала, что он меня преследовал…
– Я пока не спешу выдвигать версии, – медленно произнес
Мейсон. – Вот что… Мисс Багби, не возьметесь ли вы сыграть особую роль – роль
нервной и истеричной женщины, выведенной из душевного равновесия сообщением о
том, что от ее руки погиб человек? Сможете так биться в истерике, чтобы врач
немедленно уложил вас в постель… ну, скажем, до завтрашнего полудня?
– Могу попытаться. Я считаю себя неплохой актрисой.
– Вот и проверим, – вздохнул Мейсон. – Итак, я сообщаю вам,
что вы, быть может, убили человека. Вы тут же впадаете в истерику. Разносите
все в комнате в пух и прах. Затем бежите за миссис Падена, притаскиваете ее
сюда, показываете подушки и, то и дело срываясь на крик, допытываетесь, на
обеих ли подушках были наволочки, когда она стелила постель.
– Вы думаете, что наволочка на… мертвеце… с этой кровати?
– А почему бы и нет! – хмыкнул Мейсон. – Затрачено столько
труда, чтобы скомпрометировать вас. Вам подбросили револьвер, а затем вынудили
выстрелить из него дважды. Если уж они – кто бы там ни был – пошли на такие
хлопоты, чтобы загнать вас в угол, почему бы им не позаботиться еще об одной
улике: наволочке именно с вашей постели!
– Мне не придется играть истерику – я и в самом деле вот-вот
сорвусь, – дрожащим голосом произнесла Багби.
