Мейсон прищурился.
– Ну что: все один к одному? – ухмыльнулся Дрейк.
– Точно. А половина одиннадцатого – это, похоже, час ведьм.
Айрин Кейт дала мне на раздумья время до половины одиннадцатого – я должен
решить, принимать мне от имени Эвелин Багби тысячу долларов в качестве
компенсации или отказаться от них.
– Собираешься принять?
Мейсон глянул на часы.
– Нет.
– Она знает об этом?
– Кто?
– Эвелин Багби?
– Угу.
– И чего она хочет?
– Денег она хочет, чего же еще.
– Ты рискуешь по-крупному. Нельзя отказываться от того, что
само идет в руки. Мой человек в Риверсайде собрал кое-какую информацию. Так
вот, он говорит, что в деле Эвелин Багби есть нечто настораживающее, но не
более того. Не думаю, что удастся выколотить большую сумму.
Мейсон кивнул.
– Тысяча долларов на дороге не валяется, – продолжал Дрейк.
– Зато валяется у Айрин Кейт, – сказал Мейсон. – Во сколько
ты ее оцениваешь, Пол?
– Дорого.
– А точнее?
– Она унаследовала кучу денег и сама чертовски хорошо
разбирается в бизнесе. Говорят, что за последние пять лет она более чем в два
раза увеличила свое состояние. Айрин Кейт отважна и дерзка и в то же время
трезва и проницательна – прирожденный делец.
Мейсон снова кивнул.
– У нее хватает коммерческих советников, – продолжал Дрейк,
– но она живет своим умом. Мисс Кейт обсуждает со своими адвокатами юридическую
сторону дела и лишь после этого принимает то или иное решение. Точно так же она
ведет дела со своими брокерами.
– Тысяча долларов для нее – пустяк. Такой потери эта дамочка
даже не заметит.
– Но не пустяк, я готов держать пари, для Эвелин Багби…
Слушай, Перри, что за ерунда с этой наволочкой? Тот, кто хотел бы скрыть лицо,
натянул бы на него маску. А наволочка на голове – это неудобно, странно и… Для
этого должны были быть какие-то серьезные основания.
– Возможно, – сказал Мейсон.
– Есть у тебя соображения на этот счет?
– Под маской можно скрыть часть лица или даже все лицо, но
шея и плечи останутся на виду, – заметил Мейсон.
– Ну и что?
– А вот если взять наволочку, – продолжал Мейсон, – то не
будет видно ни шеи, ни волос, ни лица.
– Не понимаю.
– Злоумышленником могла ведь быть и женщина, не так ли?
– Ой-ей-ей! – воскликнул Дрейк. – Ты и в самом деле так
считаешь?
– Пока что я размышляю вслух. Одной из причин, по которым
использовалась наволочка, могло быть намерение подставить под удар Эвелин
Багби. Наволочка украдена с ее подушки.
– Да ну?!
– Именно так.
– Но тогда, – сказал Дрейк, – все это представляется в ином
свете.
– Ты так считаешь?
– Тебе не кажется, что Эвелин Багби, стремясь избавиться от
некоего своего недруга, взяла револьвер, продырявила парню голову, затем
натянула на эту самую голову наволочку, спустила труп в машине под откос и
закончила тем, что сочинила складную побасенку про нападение?
– Боюсь, что именно эту версию раскручивает сейчас полиция,
– вздохнул Мейсон.
– Я вот-вот получу кое-какую информацию. Мой
приятель-газетчик, который занимается уголовной хроникой, никогда не упускает
случая подработать на стороне.
– Хорошо.
– А где Эвелин Багби?
– Там, где полиция до нее, надеюсь, не доберется.
– Как это?
– У нее был нервный срыв, началась истерика…
– Ясно. Но это ей не поможет.
– Делла Стрит отвезла Багби к врачу.
– О!
Мейсон посмотрел на часы, встал из кресла, избавился от
окурка и принялся расхаживать по узенькой полоске пола, заключенной между
стенами кабинета Дрейка.
– И как ты работаешь в такой тесноте? – проворчал он. – Тут
же повернуться негде.
– А мне нравится.
– Шагу нельзя ступить, чтобы на что-нибудь не наткнуться, –
продолжал ворчать Мейсон.
– Необязательно бродить по комнате. Учись думать, сидя на
одном месте. И ковры, и обувь меньше будут изнашиваться.
– Я люблю размышлять в движении! – сказал Мейсон.
Дрейк смахнул крошки со стола, швырнул салфетки в мусорный
ящик, подошел к умывальнику, сполоснул чашку, вытер ее посудным полотенцем и
снова сел за стол.
Зазвонил телефон.
– Ага… Спасибо, – ответил Дрейк и положил трубку.
– Есть что-нибудь? – поинтересовался Мейсон.
– Это телефонистка. Говорит, что репортеры обрывают линию,
пытаясь связаться с тобой. Она всем отвечает, что видела тебя раньше, но не
знает, где ты теперь.
– Я просил Деллу поторопиться, – сказал Мейсон, бросая
быстрый взгляд на часы. – Но ей много надо успеть сделать.
– А если она не застанет врача?
– Застанет, – ответил Мейсон. – Среди наших знакомых три
врача. И все – мои клиенты. И все – люди благожелательные, особенно если у
женщины истерика.
– А если они не сделают с ней того, на что ты рассчитываешь?
– Сделают. Делла выберет такого, который сделает то, чего от
него ждут.
– И куда она потом денет Эвелин?
– Отвезет к себе домой.
– Разве полицейские не знают адреса Деллы?
– Знают. Но они не станут высаживать дверь, не имея на руках
ордера на обыск. Доктор же предпишет пациентке полный покой и заявит, что ее
нельзя трогать до полного прекращения действия успокоительного.
– И как долго оно будет действовать?
– Двенадцать часов.
– Многого за двенадцать часов не сделаешь, – заметил Дрейк.
– Придется сделать, – ответил Мейсон.
Телефонный звонок звякнул дважды – коротко и резко. Дрейк
поднял трубку, выслушал абонента.
– Ага… Понятно… Хорошо, – бросил он в микрофон и положил
трубку. – Делла Стрит уже едет сюда, – повернулся он к адвокату.
Мейсон вздохнул с облегчением.
