– Нет, конечно, – хмыкнул Федор. – Просто придумаем новую
биографию. Ну, допустим, ты – дочь рано умерших родителей. Отец всю жизнь
провел в Африке, он изучал там местные племена и в результате сгинул в диких
джунглях.
– Джунгли, кажется, не на этом континенте, – робко заметила
я.
– Погоди, это я так, к примеру. До пятнадцати лет ты
воспитывалась в деревне Мамбо-тонго, свободно владеешь наречием кумбо.
– Про такое я даже не слышала! Федор хихикнул:
– А его и нет. Только кто сумеет проверить? Не перебивай.
Потом твои родители поехали на охоту на слонов и погибли. Ты вернулась в
Москву. Здесь можно рассказать о бедах. Денег нет, помочь некому, пришлось мыть
полы. Народ такое любит. Люди ваще тащатся от чужих неприятностей. Может,
сделать из тебя инвалида?
На всякий случай я отодвинулась от его стола: ей-богу,
парень, похоже, сумасшедший!
– Но потом, – тарахтел Федор, – потом, однажды ночью, тебе
приснился покойный отец, который начал диктовать криминальные романы, и жизнь
заиграла яркими красками, потому что папенька не только наговорил книгу, а еще
и посоветовал обратиться в самое лучшее на свете издательство «Марко». Усекла?
– Ну…
– И ваще ты вся такая.., в перьях. Я вновь на секунду
потеряла дар речи.
– В чем?
– Ну, одеваешься экстравагантно, куришь сигареты с
мундштуком, спишь на полу, привыкла в Африке. Питаешься фруктами: ананасами,
бананами, манго и коа-коа.
– А что это такое, коа-коа?
– Понятия не имею, – заржал Федор, – тебе лучше знать. Кто
из нас вырос в диком племени? Сама понимаешь, муж-мент сюда не катит! Ладно,
ступай домой, завтра в пять жду у себя. Имей в виду, нас в отделе шесть
человек, слушаться надо всех.
– Но зачем весь этот спектакль? – я попробовала слабо
сопротивляться. – Почему бы мне спокойно не жить Виолой Таракановой?
– Ариной Виоловой, – поправил Федор, – детективы пишет не
Виола Тараканова, а Арина Виолова. Так вот, мой дружочек, твоя биография
неинтересна, никому не нужна. А мы должны возбудить любопытство, заставить
людей шептаться:
«Вы слышали, Виолова-то!» Вследствие этого вырастет тираж
твоих книжек, мы хорошо заработаем, выплатим тебе отличный гонорар, ты купишь
мужу-менту личное отделение милиции…
Федор расхохотался. Я смотрела на него во все глаза.
– Ладно, – парень стал неожиданно серьезным, – пошутили – и
будет, значит, завтра в семнадцать ноль-ноль познакомим общественность с
концепцией твоей рекламной кампании. Вызову-ка я сюда Сысоева и сам дам ему
первое интервью. А ты завтра купи газетку «Сплетник», полюбуешься. Главное, что
я понял, – ты хочешь стать известной и готова помогать нам.
В полном обалдении я выпала на улицу, добрела до метро и
уставилась на новенькую «Экспресс-газету». Через всю обложку шел огромный
красный заголовок: «Смолякова глушит коньяк бочками. Известная писательница
топит страх в алкоголе». Чуть ниже виднелись синие буквы: «Певца Марио
ограбили. У парня сперли коллекцию тараканов, которую он собирал с детства».
Я купила газету, спустилась в метро и принялась
перелистывать страницы. Честно говоря, до сих пор я считала, что люди искусства
просто не умеют себя вести. Ну звездит у них в голове, поэтому устраивают
скандалы в ресторанах и гостиницах, без конца меняют партнеров и заводят в
качестве домашних любимцев аллигаторов. Но сейчас мне в голову неожиданно
закралась иная мысль: что, если у них есть такие Федоры, которые придумывают
рекламные трюки? Может, на самом деле певцы, артисты и музыканты тихие люди,
любящие по вечерам смотреть телик?
К Вике Виноградовой я хотела поехать утром, но, проснувшись,
обнаружила, что таинственным образом, во сне, получила насморк и кашель.
Термометр равнодушно показал 37,5. Представляете, как я обозлилась, сообразив,
что теперь придется просидеть пару или тройку дней дома? Визит пришлось
временно отложить и сидеть над кастрюлей с горячей картошкой, осторожно вдыхая
пар.
К Вике я попала только через несколько дней.
Утром я, правда, попыталась посидеть за письменным столом и
даже лихо написала еще одну фразу: «Кругом стояли лужи». Теперь текст выглядел
так: «В тот вечер шел дождь. Кругом стояли лужи». Но на этом вдохновение
исчерпалось. Я сломала от злости ручку «Бик» и отправилась на Реутовскую улицу.
Скорей всего, Виктория на работе, но мне она не нужна, просто брошу письмо в
ящик.
Подъезд оказался заперт, дверь щетинилась домофоном. Не
успела я подумать, что делать, как щелкнул замок, наружу вышел парень, а я очутилась
в темном, холодном подъезде.
Нужная квартира была расположена прямо тут, на первом этаже.
Я хотела позвонить, но дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина с
большой сумкой.
– Вы Вика? – спросила я.
– Ее в больницу положили, – ответила тетка.
– Как? – удивилась я. – Когда?
– Сегодня ночью, вернее, утром, – пояснила незнакомка,
пытаясь запереть замок. – Черт, он не поворачивается!
– Дайте попробую, у нас такой же, там надо ключ канавкой
вверх засовывать.
Женщина протянула мне связку.
– Что случилось с Викой? – поинтересовалась я, гремя замком.
Тетка устало ответила:
– Отравилась, подробностей не знаю. Я санитаркой в
токсикологии работаю. Виноградову привезли около трех утра. Ей к девяти полегче
стало, она мне ключи дала и попросила из дома кой-чего привезти: ну, халат,
тапки, дезодорант. А вы ей кем приходитесь?
Я хотела было сказать: «Подругой, вот, пожалуйста, передайте
Вике письмо», но отчего-то осеклась и произнесла совсем другую фразу:
– Да никем, мы еле-еле знакомы. Работаем в одной конторе.
Вика вчера по случайности ключи от сейфа уволокла, а сегодня на работу не
явилась, вот хозяин меня и послал узнать, что к чему. Больница-то далеко?
– Рядом, две остановки на автобусе, близко совсем.
– Тогда пошли, помочь вам нести сумку?
– Да она легкая, – ответила тетка, – просто здоровая с виду.
Неудобно у постороннего человека в вещах рыться, вот я и схватила торбу,
которая в прихожей стояла. Как вас звать-то?
– Таня, – ляпнула я, – Таня Иванова.
И я снова удивилась про себя. Господи, да я становлюсь самой
настоящей вруньей, ну отчего не назвала приветливой бабе свое настоящее имя?
