Узнал обоих, это были командир «Альфы», с которым виделись накануне в Министерстве обороны, и Антон, – оба в сферических непробиваемых шлемах с приподнятыми прозрачными козырьками, в бронежилетах со множеством карманов и петель, в которых торчали магазины, ножи, фонари, сигнальные ракеты. Оба напоминали летчиков в стратосферных костюмах. Их автоматы лежали поодаль, отливали черными бликами.
– Здравия желаю! – козырнул Хлопьянов, не протягивая руки. Командир ответил также сдержанно:
– Здравия желаю!
– Я уполномочен штабом обороны Дома Советов провести переговоры, – сказал Хлопьянов, чувствуя, как за ними наблюдает множество невидимых глаз и прицелов, спрятанных за броню, за развеянными занавесками и выбитыми стеклами.
– Как я вам сказал ночью, мы штурмовать не будем, – командир выглядывал из своего шлема, как большой птенец из яйца. – Но мы требуем, чтобы вы сложили оружие. Мы вам гарантируем жизнь, гарантируем защиту от тех подонков, которые накачались и накурились и ждут приказ, чтобы начать резню. ОМОН получил приказ всех убивать на месте, в том числе депутатов. Мы не хотим крови, отказываемся штурмовать. Проводите меня к вашему руководству. Оно должно отдать приказ о сдаче оружия.
– В Доме много раненых, – сказал Хлопьянов. – Много детей и женщин. Много больных и простуженных.
Сказал и умолк, не зная, что делать дальше. Здесь, в солнечной пустоте, между сверкающей рекой, по которой медленно проплывала баржа, и горящим беломраморным Домом, из которого истекали черные змеи копоти, он вдруг испытал страшную усталость и тупость, равнодушие к происходящему. К убитому, лежащему рядом священнику, которого любил, еще недавно помогал ему в венчальном обряде, держал картонный, оклеенный фольгой венец. К невесте, смуглой, милой, напоминающей курсистку или сестру милосердия, которая лежит теперь с простреленным плечом в брезентовых липких носилках. К ее жениху, который угодил под танковый выстрел, превратился в копоть и дым. Он всех их любил, разумом понимал весь ужас случившегося, но его омертвевшее сердце не откликалось на эти несчастья, было равнодушно и глухо.
– Ступайте за мной, – сказал Хлопьянов. – Отведу вас к Руцкому.
Он стал поворачиваться, заставляя свое тело совершать сложные разбалансированные движения, как робот, состоящий из множества сочленений. Пока он двигался, выстраивая свою траекторию из множества крохотных отрезков и дуг, раздался точечный звук, одинокий негромкий хлопок, среди нестреляющей тишины и ровных гулов пожарища. Стоящий рядом Антон стал падать, и цокающий удар его шлема о камень был откликом на одинокий выстрел незримого снайпера. Сраженный боец «Альфы» лежал на камнях, напоминая длинную зеленую гусеницу с округлой глянцевитой головой.
– Ложись! – крикнул Хлопьянов, дергая с силой командира «Альфы», увлекая его на землю. – Снайпер!.. Я говорил!.. Угловой дом!.. Первое слуховое окно!.. У антенны!..
Его разбуженное, мгновенно разбухшее сердце колотилось в груди. Зрачки обрели звериную зоркость, отчетливо видели балюстраду дома, слуховое окно, стрелковую ячейку и в крохотной амбразуре искру металла, солнечный рефлекс на вороненом стволе винтовки.
– Уничтожьте снайпера! – крикнул он командиру. – Убей его, суку!
– Я – «Первый!»… Цель на проспекте!.. Угловой дом!.. Крыша!.. Слуховое окно!.. У антенны снайпер!.. Повторяю… – командир держал у губ крохотную черную рацию. Подавал команду колонне боевых машин. Колонна, не двигаясь, едва заметным шевелением башен откликнулась на команду. – Уничтожить!.. Из всех стволов!..
Рявкнули, харкнули пушки боевых машин. Прочертили длинные дрожащие трассы к далекому слуховому окну. Вырубили, вырезали его, сметая кусок крыши, поднимая над домом синее облако взрыва. Из распоротой кровли, из кирпичного сора выпало, стало падать руками вниз вялое тело. И пока оно падало, как матерчатая кукла, Хлопьянову казалось, что он различает горбоносое лицо еврейского снайпера.
Из машин подбежали бойцы «Альфы». Что-то говорили своему командиру, тот им приказывал. Подняли с камней убитого Антона, побежали, неся его на руках, к машинам.
– Идем, – сказал командир.
Мимо убитого священника они прошагали к подъезду Дома Советов.
Хлопьянов вел командира «Альфы» по этажам осажденного Дома. Защитники на укрепленных позициях с усталыми недоверчивыми глазами, раненые в кровавых бинтах, уложенные на носилках, проходящие депутаты со стаканами холодной воды – все рассматривали военного в сферическом марсианском шлеме. Хлопьянову казалось, он ведет по этажам инопланетянина. Показывает ему страшную земную реальность.
Охрана Руцкого, уже предупрежденная, сразу пропустила их в кабинет. Руцкой в камуфляже, с опухшими веками, шагнул им навстречу. Офицер отдал ему честь.
– Товарищ генерал, полковник Сергеев явился с заданием вывести вас из Дома Советов!
– Какие гарантии того, что мы останемся живы? – сердито спросил Руцкой, не глядя на Хлопьянова.
– Слово офицера-афганца. Вы отдаете приказ о сдаче оружия, мои люди гарантируют вам безопасность. К Дому Советов подъедут автобусы. Всех отвезут до ближайших станций метро.
– Вы можете доставить меня и Хасбулатова в посольство Турции?
– Нет. Но жизнь я вам гарантирую. Слово офицера-афганца, – повторил полковник.
– Оставьте нас вдвоем, – приказал Руцкой Хлопьянову. Хлопьянов вышел из кабинета, присел в приемной на стул, окруженный охраной.
– Ну что, кажись, навоевались? – спросил усатый охранник, держа автомат на коленях. – Что за попугай в целлулоидном шлеме?
– «Калаш» к этому шлему приставить и расколоть его вместе с черепушкой! – зло усмехнулся другой охранник. И по этому злому смешку Хлопьянов почувствовал, как измотан этот человек, как приблизился он к черте, за которой следует срыв, непредсказуемый поступок, истерика, столь хорошо известные ему, участнику коротких и бессмысленных войн, одна из которых завершается сейчас за дубовой дверью кабинета.
Дверь распахнулась. Появился Руцкой, возбужденный, с красным лицом, на котором выпукло блестели глаза, топорщились моржовые усы. В руках у него был лист бумаги.
– Возьми! – протянул он бумагу Хлопьянову. – Приказ прекратить сопротивление и сдать оружие!.. Макашов и Ачалов получат точно такие же!.. Ступай по всем постам, зачитай приказ!.. А мы, – он повернулся к командиру «Альфы», – пойдем к Хасбулатову и в зал заседаний к депутатам!.. Вы им скажете, о чем мы договорились!
Окруженные охраной, Руцкой и полковник двинулись по коридору, а Хлопьянов поднес к окну лист бумаги, на котором вразмах было написано: «С целью сохранения жизней безоружных людей, приказываю прекратить сопротивление и сдать оружие. Жизнь и безопасность защитников Дома Советов гарантированы. Мы выполнили наш конституционный долг, и нам не стыдно перед народом. Исполняющий обязанности Президента России Руцкой». И дальше – длинная, из зигзагов и витиеватых крючков, подпись, похожая на странный больной иероглиф.
