Книга Красно-коричневый, страница 26. Автор книги Александр Проханов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Красно-коричневый»

Cтраница 26

Теперь он появился в комнате, внося за собой электрические разряды то ли недавнего митинга, то ли незавершенного спора.

– Наш «Фронт», согласитесь, не ширма для коммунистов! – обратился он к Красному генералу, требуя его сочувствия. – Коммунисты пользуются нами, как прикрытием! Делают, как всегда, свое партийное дельце! А когда сделают, выкинут нас, как попутчиков! Хорошо хоть не расстреляют! Бабурин возмущен до глубины души, хочет выйти из «Фронта»! Боюсь, это кончится грандиозной склокой! Прошу вас, повлияйте на своих друзей-коммунистов!

Генерал кивал, шевелил усами под горбатым казачьим носом. Но было видно, что ему доставляет удовольствие раздражение Константинова, генерал не любит его, не станет ему помогать, не вмешается в изнурительную интригу, предпочитая оставаться среди своих рыбалок и грядок.

– Сейчас раскол губителен! – Константинов вдохнул ртом воздух, обнажая в бороде влажные зубы. – Две трети парламента наши! Хасбулатов начинает нас слушаться. К осени разразится кризис, и мы скинем Ельцина. Я прихожу к Хасбулатову не от «красных» и не от «белых», а от «Фронта»!

Генерал одобрительно кивал, соглашался. Казалось, восхищался политической миссией Константинова, пламенного трибуна, организатора и вождя. Но в коричневых глазах генерала горели едва заметные огоньки смеха. Словно он ведал нечто такое, что обесценивало роль Константинова среди московской суеты и интриг. Он не пускал Константинова в свой мир, не приближал его к цветущим огурцам, над которыми жена наклоняла лейку, летучий серебряный ворох с шелестом сыпался на зеленые листья, и пчела, недовольно жужжа, прорываясь сквозь струи, покидала желтый цветок.

– Руцкой наконец пошел на таран! – Константинов засмеялся, довольный шуткой, где обыграл недавнее летное прошлое вице-президента. – Сначала он летал на сверхвысоких, а теперь спустился на сверхнизкие! И молотит Ельцина из всех орудий! После того, что он наговорил президенту, он уже к нему не вернется, останется с нами до последнего! Надо объединяться вокруг Руцкого! Убедите коммунистов, пусть не дурят и играют общую партию!

Генерал покусывал усы, смотрел на Константинова. Но Хлопьянову казалось, видит не его, а зеленый омут, глянцевитые листья кувшинок, и рыбина в брызгах вырывается из воды, сгибается, трепещет на траве, зарывается в стебли, и генерал ловит ее своими обгорелыми, в старинных ожогах, руками.

– Через неделю конгресс «Фронта»! Вы должны непременно выступить. Ваш призыв к единству будет услышан. Нам нужно продержаться до осени, сбросить Ельцина, а уж потом разберемся, пусть даже перестреляем друг друга! – Константинов хрипло рассмеялся сквозь мокрые зубы. – Я лично готов на любую роль, лишь бы выиграло общее дело!

Генерал доброжелательно молчал, уступая Константинову все пространство разговора. Испытывал удовольствие от его резких откровенных признаний. От вида его рыжеватой вьющейся бороды, лысоватого лба, выпуклых болезненных глаз. Но дальше этой комнаты, Москвы с митингами, парламентскими скандалами, с разоблачениями Руцкого и лукавыми ухмылками Хасбулатова, дальше этого видимого и понятного мира генерал не пускал Константинова. Хлопьянову, наблюдавшему их разговор, казалось, что в глубине души генерал презирает Константинова. Их разделяет огромное непреодолимое несходство. И чтобы не обнаружить его, генерал сохраняет на лице мнимое благодушие.

– У нас на конгрессе будут присутствовать сербы. Мы хотим вас просить вручить нашим сербским братьям православное знамя. Точную копию того, с которым сто лет назад русские освобождали Балканы, – он повернулся к своему спутнику, все это время стоявшему с пакетом поодаль. – Разверните, пожалуйста, знамя!

Человек, похожий на сельского краеведа, стал разворачивать сверток. В складках мятой бумаги сочно, подобно маковому цветку, вспыхнула малиновая ткань. Краевед, волнуясь, гордясь своей ролью, стелил на полу знамя. Оно заняло все свободное пространство комнаты. Лежало, парчовое, малиновое, с вышитым золотым крестом, с серебряной славянской надписью: «С нами Бог»! Все любовались знаменем, а краевед счастливо рассказывал:

– Сей флаг, а вернее – предтеча оного, был сшит на средства самарского купечества и дворянства. Вручен добровольческим отрядам, влившимся в русское воинство, освобождавшее Балканы от турок. Мы со своей стороны сделали точную копию того славного знамени. Отыскали выкройку, купили на народные деньги индийскую парчу, заказали у златошвей на патриаршем подворье серебряное и золотое шитье. Освятили знамя в кафедральном соборе. И вот я привез сей стяг, выполняя волю патриотических граждан Самары, с тем, чтобы вручить его нынешним русским добровольцам, воюющим в православной Сербии за общеславянское дело. Примите сей дар, и да поможет он сокрушить агарян и проклятых латинян, посягнувших на православие!

Генерал любовался знаменем. Наклонился, потрогал золотистую бахрому. Верзила в камуфляже с нашивками за ранение поджал под стул неопрятные башмаки. Озирал прямоугольник знамени, золотое распятие, серебряную надпись.

– Передам, – сказал он. – Через неделю возвращаюсь в Боснию. Передам знамя нашим «вукам». Вручу перед строем. Пусть каждый с оружием, на коленях, целует знамя. А потом с ним в бой на Сараево! – он неуклюже стал на колени, стукнув о пол костями. Приподнял на своих лапищах край полотнища, словно держал в пригоршнях малиновую воду. Приблизил губы, словно собирался пить. Поцеловал знамя несколько раз, – в бахрому, в серебряные буквы, в золотой крест.

– Мы брали Вуковар, чистили его от хорватов. Там был такой перекресток, между церковью и сквером. Простреливался, никак не пройти. Сербский взвод почти весь полег. Замкомвзвода мне говорит: «Братушки русские, вам идти!» Я гранату взял, помолился, говорю своим «вукам»: «Прикрывайте, а убьют, матери напишите!» Пошел вокруг сквера, а сам молюсь: «Ангел Хранитель, заслони, защити!» Прокрался к пулемету с тыла, гранату метнул. Не видел, как взорвалась, почувствовал толчок в плечо. Очнулся, лежу в церкви, вокруг меня «вуки» стоят, а над головой на стене ангел нарисован, и в плече у него дыра от пули. Это он, Ангел Хранитель, пулю мою в себя принял, а меня жить оставил! Вот теперь и живу!

Он поворачивал ко всем свое наивное простое лицо, словно удивлялся тому, что жив.

– Вот бы вам, товарищ генерал, в Боснию с нами отправиться! – сказал он. – Вот бы это знамя с собой повезти! Вас бы там приняли на «ура»!

– Все может быть, – сказал Константинов. – Может быть, прямо с конгресса, да и в Белград! Откомандируем вас от имени «Фронта». А сейчас на минуту отойдем, пошепчемся, – он взял под руку генерала, отвел к окну, и они стояли, заслоняя свет, и лежащее знамя в тени стало еще сочней и лучистей.

Хлопьянов смотрел на флаг, и его не оставляло разочарование, близкое к горечи. Эти увлеченные люди шьют копии старинных знамен, в то время, как знамя страны сорвано с древка. Боевые, овеянные Победой знамена свалены в грязь. Над покоренной Москвой развевается флаг оккупации. Военные люди стреляют, получают ранения на чужой войне, а здесь, в покоренной России, не видно бойцов, ни единая пуля не настигла предателя. Действуют опереточные бумажные «фронты», шьются батистовые флаги, движутся крестные ходы, и на все взирает неуязвимый хохочущий враг.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация