Все отдали дать уважения услышанному. Оценили завершенность этого устного эссе. Не подвергали сомнению подлинность повествования, которое могло родиться только из уст боевого репортера, посылаемого государством в зоны конфликтов, куда не заглядывает обычный, не наделенный доверием журналист.
- Удивительная история! - восхищался и завидовал Видяпин, с подобострастием глядя на Ильенко. - Хемингуэй позавидует. Я бы, наверное, не выдержал этих бомбежек.
- Старик, Родина прикажет, все выдержишь! - Ильенко принимал знаки восхищения от Видяпина. Снисходительно давал ему понять, что и тот, при определенных условиях, смог бы повторить его журналистский подвиг.
- «Там, где мы бывали, танков не давали»… Нечто подобное было со мной в Великую Отечественную, под Ржевом… - Шор, маленький, квадратный, присоединял себя к когорте избранных фронтовых репортеров, проводя черту, за которой оставлял Коробейникова и Видяпина. - Конечно, молодежь догоняет, наступает на пятки… Я радуюсь твоим успехам. - Он обратился к Коробейникову, нахохленный, носатый, похожий на гордую птицу, выглядывающую из картонного ящика. - Правильно, что тебя приблизил Стремжинский. Стрем имеет чутье. У него, понимаешь, есть чувство будущего. Но все-таки ты и к нам, ветеранам, прислушивайся. Очерк хороший. - Он кивнул на газетную полосу с фотографией бомбардировщика. - Но многовато романтики, мистики. Нужно проще, реалистичней. Как в очерках Симонова.
- У вас Стремжинский - мощный мужик. Газету держит, - произнес скупую похвалу Ильенко. - Он мне импонирует. Свободный, независимый. Работает как вол. Бабник, имеет вкус к жизни. Я знаю историю, когда у него была связь с одной киноактрисой, не стану ее называть. Она улетела без мужа в Париж, а он, бросив все, махнул за ней следом, и они провели в Париже две бурные недели. Он за это втык получил в ЦК, чуть было не выкинули. Но зато это - поступок, красиво!
- Да, Стрем талант. Если разобраться, любая газета держится на двух-трех персонажах, а остальные так себе, гарнир. - Шор прикрыл выпуклые, голубые, с розовой каемкой, глаза, не оставляя сомнения, что он - тот второй, после Стремжинского, персонаж, на ком зиждется газета. - Стрем великий человек. Гений газетной политики… Ты дорожи его покровительством, - учил он неопытного Коробейникова. - Как знать, будет время, и ты сядешь в его кабинет.
Дверь отворилась. Секретарша показала свой тропический бюст и смуглое лицо взволнованной жрицы:
- Освободился!… Срочно зовет вас к себе!…
Коробейников, тревожась, покинул военный отдел, последовал за полинезийской царевной в струях ее благовоний.
Когда вошел к Стремжинскому, тот опускал кулак с белой телефонной трубкой, и в воздухе еще висело эхо его сердитого голоса. Он был облачен в дорогой сиреневый джемпер, пиджак небрежно висел на спинке кресла. Стол был уставлен африканскими статуэтками, ритуальными масками, резным янтарем, - фетиши, среди которых лежала свежая газетная полоса, исчерканная энергичной правкой. Он поднял на Коробейникова выпуклые розоватые глаза раздраженного быка, фыркнул толстыми губами:
- Поздравляю, молодое дарование. Опять звонок из очень высоких сфер. Хвалят ваш очерк о дальней авиации. Такое ощущение, мой друг, что вас ведут. Отслеживают ваши публикации и сообщают мне. И это не ЦК, не Генштаб, а совсем другое ведомство. - Стремжинский его хвалил, но в этой похвале присутствовало раздражение к кому-то еще, кто пытался вмешаться в их отношения, присвоить себе успех, который принадлежал только им, делающим хорошую, влиятельную газету. - Ранний успех сладок, но опасен. На вас могут сделать ставку, выбрать одного из тысячи, наградить доверием, наделить полномочиями и использовать в какой-нибудь грязной жестокой операции. Журналистов используют как оружие при покушении, а потом уничтожают как опасную улику. Так поступили с Кольцовым после Испании. Так могут поступить с каждым из нас, если мы потеряем бдительность… - Он говорил это Коробейникову сердито, будто в чем-то его винил. Но была в его словах доверительность, заинтересованность, и это смягчало резкость интонаций.
- Что мне грозит? Какое ведомство хвалит мои материалы?
- Они затевают большую авантюру, проект «Пекинская опера», - не отвечал на вопрос Стремжинский, морща с отвращением мясистое лицо. - Они считают, что конфликт с Китаем отвлечет общественность от провала в Чехословакии. Конфликт с авторитарным Китаем дистанцирует нас от сталинской модели социализма и сохранит остатки «пражских ценностей». Они надеются, что конфликт с Востоком сблизит нас с Западом. Но они не понимают, что Америка ждет этого конфликта. ЦРУ спит и видит его. И тогда кто меня убедит, что не существует конвергенции разведок? Что две крупнейшие разведки мира не действуют согласованно, часто через головы своих правительств? Надеюсь, вы меня понимаете?…
- Признаться, нет. - Коробейников старался разгадать предложенный ему политический ребус. Одновременно наблюдал Стремжинского, который, казалось, вот-вот коснется фетиша - африканской маски с кусочком перламутра - и силой волшебства превратится в быка с сиреневым тучным туловом. Вокруг заплещется лазурное море. На бычью спину приляжет обнаженная красавица в венке из лилий, держась за рога, лаская косматое ухо. И они поплывут в Полинезию, наслаждаясь негой и близостью.
- КГБ, как тихий оползень, спускается на страну. Разведка вытесняет из политики партию. КГБ занимается вербовкой крупных партийцев и членов правительства, генералов армии и общественных деятелей, писателей и журналистов. Однажды мы проснемся в «стране КГБ». Госбезопасность тщательно готовит реванш, стараясь вернуть себе власть, утраченную Берией. Партию дискредитируют, искусственно создавая цепную реакцию неудач в политике и экономике. Как вы думаете, кто распространяет мерзкие анекдоты о генсеке? Кто заказывает телесериалы о героических чекистах? Кто плодит диссидентов, создавая в стране протестный слой? Предстоит громадная чистка всех, кто не поддался вербовке КГБ. «Реформы», которые они затевают, - «разрядка», «конвергенция» и еще одно модное словечко «перестройка», которое они запустили в оборот в своем узком кругу, - все это приведет к устранению партии и развалу государства. Они настраивают против Москвы лидеров Ташкента, Баку, Тбилиси, уличая их в коррупции, создавая из них злостных врагов государства. Есть тайные замыслы, тихие исполнители и очень-очень богатые люди, которые заинтересованы в смене строя, в изменении вида собственности - от государственной к частной. «Кружок» Марка Солима, в который вас затянули, находится под протекцией КГБ. Еще одна конспиративная ячейка, откуда начнется «революция КГБ». Вы должны это знать. Я хотел вас предупредить…
Он произносил опасные, невозможные слова. Нагружал этими словами Коробейникова, и тот не мог понять, для чего столь откровенен Стремжинский. Какова степень его отчаяния, если он доверяет столь крамольные мысли ему, мало знакомому, невлиятельному журналисту, которого однажды облагодетельствовал и рассматривает теперь как свое изделие. Обременяет знанием, которым Коробейников не может воспользоваться.
- Предстоит неизбежная схватка между партией и КГБ. Она уже происходит, однако носит закрытый, невидимый обществу характер. Но, уверяю вас, она неизбежно перейдет в открытую фазу. Вы, талантливый журналист, многообещающий писатель, не избегнете этой схватки. Вас заставят в ней участвовать. Я испытываю к вам симпатию и не хочу, чтобы вас гнусно использовал КГБ. Вступайте в партию. Уже говорил вам об этом. Вас знают в ЦК. Предстоит обновление кадров. Вступив в партию, вы обретете новую степень доверия. Вам будет обеспечена карьера. Вам будут даны гарантии, что помешают агентам и оперативникам КГБ манипулировать вами. Если хотите, я дам вам партийную рекомендацию…
