- В целях сиюминутной пропаганды мы спланировали этот бой, чтобы испугать народ угрозой большой войны, заставить еще теснее сплотиться вокруг партии и правительства, решить за счет двух убитых парней насущные проблемы власти. Но никто в Москве не догадывается, что этим боем мы закладываем большую войну между Россией и Китаем, не завтра, не через год, а через пятьдесят, восемьдесят лет, в середине двадцать первого века. Мы видели этих полудиких уйгуров, голодные стада овец, тощих китайских солдатиков, в пищевой рацион которых входят зеленые помидоры, а в боекомплект - «термитки» из пороха, пригодные разве что для знаменитых пекинских фейерверков. Но главное не то, что мы видели, а атомный реактор в Синцзяне, изготавливающий боевой плутоний, ракетные полигоны во Внутренней Монголии, где испытываются средства доставки. Главное - это математические и физические школы в китайских научных центрах и потрясающая склонность китайцев к образованию и научному творчеству. Через тридцать лет у Китая будет великая экономика и одна из лучших армий мира, с неограниченным людским ресурсом, монолитной национальной идеологией и неистребимой исторической памятью, в которой отложится этот бой, расстрелянный китайский отряд. Китайцы не простят России ни одного унижения, ни одной китайской слезы, ни одного метра отобранных территорий…
Коробейникова поразила не степень доверия, с которой обращался к нему Трофимов с неожиданными, почти крамольными, рассуждениями, а глубинная убежденность в правоте своих мыслей, недоступных обыденному разумению, добытых в настойчивых и опасных исследованиях. Это говорил человек, который пробирался в заснеженной тайге Хейлудзяна, замерзал в Хинганских горах, плыл по лимонной реке Хуанхэ, толкался на рынках Шанхая, тянул с рыбаками невод в водах Желтого моря. Его могли заметить в партизанском отряде Особого района Китая, в крестьянской коммуне Сычуаня, на великих плотинах Янцзы. Он мог изучать поэзию и священные тексты в монастырях и молельнях Тибета. Постигать боевые искусства и тайны восточных целителей в сосновых предместьях Пекина. Так говорил русский разведчик, прошедший Китай в военном френче, рабочей телогрейке, в оранжевой хламиде монаха.
- Китайское мышление основано на иных законах, нежели европейское, как если бы мир, в котором действует разум, описывался не геометрией Декарта и логикой Аристотеля, а математикой Миньковского и Лобачевского. Китайское время медленное. Отлично от европейского. Связано не с впечатлениями одного, отдельно взятого, человека, для которого единицей времени является его скоротечная жизнь, а с переживаниями нескольких поколений. Случившееся событие порождает у европейца ощущение немедленных последствий, а для китайца оно как бы замирает, впадает в спячку, и его последствия обнаруживаются через несколько поколений, когда событие вдруг «просыпается». Бой, который мы вчера провели, в России будет забыт через пару лет, а китайцы станут хранить его в исторической памяти сто лет, и ответ на него будет дан поколением, которое еще не родилось. Сегодня, быть может, мы подготовили большую войну между Россией и Китаем, в которой будут участвовать наши внуки. Быть может, мы уготовили смерть нашим внукам, которых еще нет и в помине…
Этим утомленным полковником, чья жизнь протекала в агентурной работе, были осмыслены философские проблемы пространства и времени, сделаны открытия, соизмеримые с расшифровкой египетской письменности, раскопками Трои, с прочтением календаря майя. Добытые знания он не мог никому предложить, оставаясь непонятым. И выбрал его, Коробейникова, видя в нем бескорыстного и бесполезного слушателя.
- Сегодня в Китае проснулось множество событий, законсервированных пятьсот или тысячу лет назад. Китай проснулся весь, целиком, и его пробуждение отмечается экспансией. Миллиард физически здоровых, этнически однородных, политически организованных людей завоюет мир. Атомное и ракетное оружие, могучая экономика и особая желтая магия, парализующая волю противника, сделают Китай непобедимым. Генетические механизмы китайцев работают так, что уже сейчас в Китае количество мужчин превосходит количество женщин на сто миллионов. Эти одинокие, не имеющие женщин мужчины реализуют свою половую энергию в военной экспансии. Вчера мы истребили отряд одиноких мужчин, рвущихся в незаселенные, пустые пространства, чтобы засеять их своим семенем.
Советский Союз слабеет, в нем присутствует скрытый излом, который может привести к катастрофе. Исчезнет воля, ослабеет организация, разрушатся генетические механизмы, упадет рождаемость, и стремительно обезлюдят Сибирь и Дальний Восток. В эту пустоту устремятся бесчисленные краснозвездные дивизии китайцев. Транссибирская магистраль станет дорогой большой войны. Уже сейчас контрразведка вылавливает десятки китайских агентов севернее Транссибирской дороги…
Идеологии, которым мы придаем слишком большое значение, мало что значат. Лишь прикрывают на время глубинные, происходящие в народах процессы, связанные с климатом, расположением звезд, количеством младенцев мужского пола. История - это эволюция живой материи, которая чувствительна к метеорным дождям и увеличению популяций бабочек. Идеологии - всего лишь костюмы, которыми человечество прикрывает природную наготу, костюмы, которые быстро изнашиваются. Вчера, на этой сопке, мы видели, как одна красная звезда стреляла в другую, как один коммунизм крупнокалиберными пулеметами истреблял другой коммунизм. Разве Александр Невский и магистр тевтонского ордена на льду Чудского озера не молились каждый своему Христу? У Вороньего камня один Христос сражался с другим, и какой Христос победил?
Россия должна осознать грядущую через полвека катастрофу и предложить для ее решения не идеологические, а фундаментально национальные и геостратегические средства…
Коробейников испытывал к полковнику странное тяготение, сочувствие, сострадание, как испытывал их когда-то к Шмелеву. Еще одна душа билась о невидимые преграды, обреченная на угасание. Его пророчества не будут услышаны, его знания не будут использованы. Как бабочка в кулаке, он истреплет свои хрупкие крылья о грубую, стискивающую его, оболочку.
- Я люблю Китай. У меня там много друзей. Я знаком с поэтами, военными и политиками. Я погружен в оперативную работу, в интересах московских идеологов управляю военно-политическим процессом на китайско-советской границе, принимая трагические последствия этой сиюминутной непродуманной тактики. Повторяю: я боюсь, что мы бросаем наших неродившихся внуков в горнило будущей континентальной войны.
Он замолчал и больше не говорил. Лицо его было печально, одухотворенно, с необъяснимой, неизвестно на кого обращенной нежностью. Коробейников не спрашивал, боялся спугнуть это беззащитное выражение.
Рядом, на сухую землю, затмив на мгновение солнце прозрачной тенью, сел махаон. Резной, золотистый, с голубыми пятнами и черными иероглифами, словно лоскут китайского шелка с таинственным чудесным рисунком. У прудов сгустившейся лазури под сенью золотистой беседки сидит одинокий мудрец, черной тушью на шелке выводит волшебный стих. И если его прочитать, разобрать иероглифы на хрупком крыле бабочки, то жизнь одухотворится, в ней исчезнут война и ненависть, она исполнится нежностью и печалью.
Высокий металлический звук возник над сопкой в пустом, слепящем небе. Звук коснулся бабочки, и она улетела, унесла непрочитанный стих. Высоко, над границей, шел самолет разведки. Фотографировал перемещение войск, полевые аэродромы, колонны машин и танков.
