Лежал, чувствуя этот рубец. Поймал себя на том, что губы его в темноте раздвинулись в длинную волчью улыбку и он не может избавиться от уродливой гримасы.
28
Архитектор Шмелев после измены Шурочки погибал, взывая о помощи. Звонил Коробейникову, выманивал на прогулки, боясь переступить порог дома, чтобы не обнаружился во всей огромности и уродливости его позор. Несчастье, его поразившее, было заразой, которую он боялся вносить в дом друга. Водил Коробейникова по вечернему городу, надеясь, что холодный ветер развеет тлетворные токсины и в тусклом воздухе, под редкими фонарями люди не разглядят его ужасное, изуродованное язвами лицо. Коробейников выбегал навстречу другу, выслушивал бесконечные, полубезумные монологи, в которых тот старался отыскать источник поразившей его беды. В этом исследовании Шмелев использовал весь свой огромный неукротимый интеллект, который в результате попадания снаряда утратил свои свойства. Блистательно настроенный механизм пошел вразнос: скрежетал, страшно искрил, из него вываливались изуродованные валы и колеса, со свистом вылетали пружины, падали на грязный асфальт расплавленные драгоценные металлы. И все, что еще недавно казалось великолепной мегамашиной, теперь низверглось в лавину крушения и вовлекало в это крушение окружающий мир, сносило взрывами цветущие и возделанные участки Вселенной. Коробейников изнемогал от этого общения, от жуткой разрушительной работы, попадая в жернова и ковши гигантской, сошедшей с ума драги. Старался спасти друга, отдавал ему свою энергию, свежесть, любовь. Кормил его своей плотью, как сказочный царевич насыщал орла, отсекая от себя живое мясо, заталкивая в жадный голодный клюв.
Теория Города Будущего создавалась Шмелевым из огромного количества элементов по закону планетарных систем. Распределенные но кругам, словно кольца Сатурна, вокруг единого центра вращались учения древних и современных философов, религиозные школы и свидетельства пророков, суждения великих путешественников и проекты инженеров, прозрения фантастов и открытия антропологов и генетиков. Его личный опыт странствия по Сибири и Африке, дворцы и заводы, сооруженные по его чертежам. Коллекции минералов и бабочек, почтовых марок и крестьянских рушников с алыми вышивками. Все эти бесчисленные знания были объединены в гармоничное целое, в центре которого находился он сам, вписанный, как фигура Леонардо, в контуры континентов, в окружности исторических эпох. На его теле, там, где в грудь упирался невидимый циркуль, сходились все радиусы и пересечения. А в самом центре, в потаенной молельне стояла драгоценная, неведомая миру икона - его любовь, его ненаглядная жена, его Шурочка. Одухотворяла женственностью и красотой стальные конструкции мегамашины. И когда эту молельню осквернили, а икону попрали, когда сердцевина этого совершенного централизма была разрушена, то стала падать, страшно разрушаться вся громадная мегамашина.
Вдвоем, без устали, они блуждали по ночной Москве, и Коробейникову казалось, что вслед за ними на асфальт падают фрагменты космических кораблей, рушатся фермы небоскребов, ударяют ломти громадных конструкций. Из разбитых коллекций сыплются легкие крылья бабочек, валятся белые рушники с алым узором. Они шли по мокрым тротуарам, наступая на белые, с вишневым орнаментом холсты, на разноцветные крылья африканских бабочек.
- Я убью ее топором, кувалдой!… Забью камнями, как забивали блудниц!… Вышвырну труп на помойку, и пусть голодные собаки обгладывают ее груди!… Пусть вороны гнилыми клювами выдалбливают ей гениталии!… Сожгу заживо, как сжигали колдуний и убивали весталок!… Я ввел ее в храм, возвел над ней великолепный купол из звёзд!… Сносил к ее ногам сокровища мира!… Она была моей Берегиней, увешанной жертвенными лентами, Орантой, которую я поставил в центр иконостаса!… Она коварно заняла это место!… Терпеливо и вероломно ждала, когда я завершу храм!… Я уложил последний кирпичик, позолотил последнюю главку, застеклил последний витраж, и тогда она, эта сучка, взорвала мой храм!… Обломки летят мне на голову, и там, где был Город Будущего, теперь котлован с гнилой водой и тухлыми трупами!…
Шмелев говорил истошно, срываясь на клекот, испытывая такую боль, что от этой боли у Коробейникова ломило виски. Его друг был окружен таким страданием, что фонари, под которыми они проходили, одевались пепельной дымкой. Казалось, кто-то невидимый выдирает из него печень, выклевывает сердце и мозг, и эти выдранные волокна разбрызгивались, словно огненные линии, оставляли в воздухе шипящие спирали, белые вспышки. Будто Город Будущего, испепеляясь, наносил на московское небо свои огненные отпечатки.
- Костя, ты должен вынести эту боль. Преодолеть страдание, - утешал друга Коробейников. - Все великие свершения, будь то открытия континентов, написание симфоний и книг, создание мировых религий, были овеяны трагедией. Трагедия - признак величия. Ты переживаешь трагедию, как переживали ее герои античности и мученики наших дней. Твой Город Будущего, одухотворенный любовью, будет одухотворен трагедией. И через это обретет недостающую ему полноту.
- Нет, она невиновна!… - Шмелев в безумных поворотах сознания совершал виражи и петли, желая сбросить жуткое, вцепившееся в него чудовище. Испытывал перегрузки, стараясь выдавить из глазниц страшное видение: два обнаженных тела в орнаментах трав и цветов. - Она слаба, беззащитна!… Нуждалась в моей поддержке, в моем постоянном внимании!… А я парил в небесах, летал по орбитам, нагружал ее непомерной тяжестью моих идей!… А всего-то нужно было купить большое зеркало, чтобы она утром могла расчесывать перед ним свои чудесные волосы!… Не купил ни зеркала, ни губной помады, ни настоящей кровати!… Я, архитектор, замысливший Город Будущего, не создал мой собственный дом!… Заставил ее жить в шалаше, в утлой убогой хижине!… Этот Павлуша, мягкий слизняк, бесшумно вполз в нашу жизнь!… Жалкий, убогий, без мыслей, без чувств, вызывал одну только жалость!… Она по-бабьи его пожалела, сердобольно снизошла до него, а он воспользовался ее кротостью, беззащитностью!… В нем, в слизняке, - главное зло!… Пока герои сражаются на войнах, в их дома вползают слизняки!… Пока открыватели новых земель плывут в океанах, погибают в пустынях, одолевают хребты, слизняки бесшумно вползают в их жилища!… Пока мученики томятся в застенках, качаются на дыбах, в их опустелых чертогах селятся слизняки!… Смерть ему!… Раздавлю, как гадину!… Пятно слизи!… Зловонная мокрая клякса!… Скребком, негашеной известью!… А потом огнеметом - все углы дома, очистительным огнем!…
Коробейников видел, как иссякают жизненные силы друга. Старался ему помочь. Вливал в его закупоренные, со свернувшейся кровью сосуды свою живую кровь. Подключал к его разорванному вялому сердцу свое молодое сильное сердце. Замещал захлебнувшиеся, опавшие легкие своими, дышащими. Усыплял обезумевший, в кровоизлияниях и сотрясениях мозг, отдавая на время свой:
- Костя, ты - герой, ты - странник, ты - мученик!… Как Одиссей, вернешься из Трои, тебя встретит твоя Пенелопа, и ты натянешь лук своей могучей рукой!…
- Они думают, что меня сразили!… Что я опозорен!… Хотели меня унизить!… Показать, что я немощный жалкий самец, не способный покрыть молодую похотливую самку!… Залили тухлой, прокисшей спермой мои чертежи!… Запачкали мои проекты!… Я отвечу им оргией!… Сколько молодых и прекрасных женщин желают меня!… Готовы целовать мои чресла!… Созову красивых, веселых куртизанок, молодых и развратных жен и устрою свальный грех, содомское сборище, вавилонское кровосмешение!… Чтобы адским грехом, черным огнем преисподней испепелить их мелкий кухонный разврат!… Жалкое собачье соитие!… Я хотел создать Райский Город, населить его праведниками, совершенными, богоподобными людьми!… Но теперь создам Адский Город, великолепный чертог Сатаны, прибежище тьмы, вместилище разврата и смерти!… Опрокину мой Город с неба в глубины ада и тьмы, населю отцеубийцами, растлителями малолетних, клятвопреступниками, богохульниками, святотатцами!… На Всемирной выставке в Осако это будет лучший проект!…
