А.П.: Что тронется с места в первую очередь?
С.К.: Чтобы построить такое количество реакторов, нужно мощно развивать машиностроение, а также проектирование и инжиниринг. Инженерная мысль должна работать так, чтобы обеспечить поточное производство блоков. Мы должны осваивать новые месторождения урана с совершенно новой технологией добычи. Мы не подымем эти месторождения старыми способами. Мы собираемся разрабатывать новое месторождение в Якутии, 300 тысяч тонн, одно из крупнейших в России. Нам предложили спроектировать город в тайге на 50 тысяч человек. Но это невозможно. Это бесперспективно. Вместо стационарного тяжеловесного города – вахтный метод, комфортный поселок с европейскими условиями проживания, номера на уровне трехзвездочного отеля. Масштабные задачи стоят по замыканию топливно-ядерного цикла. Здесь предстоят громадные теоретические, исследовательские работы. И, наконец, мы обратились к колоссальным наработкам наших предшественников и обнаружили, что являемся крупнейшим патентообладателем, владельцем знаний. В том числе и по очистке воды. Причина понятна. Наши реакторы водо-водяные, используют воду и для охлаждения, и как замедлитель. Поступающая в систему вода должна быть абсолютно чистой, что и достигается с помощью уникальных технологий. В стране появляются компании, которые берут в концессию использование водоканалов и просят у нас эти технологии. И многое-многое другое.
А.П.: Не кажется ли вам, что этот предстоящий технократический бум имеет и гуманитарную компоненту? Философия, эстетика, дизайн, культура, футурология, образ будущего, новая социальность. Все это должно войти в соприкосновение с техникой. В советское время технократическая культура после двадцатых-тридцатых годов рухнула. Советская мегамашина была беззащитна. Литература занималась проблемами деревни или социальными проблемами городского человека. А эстетика машины, философия машины, метафизика машины отсутствовали. Они могли бы войти в контакт с машиной, одухотворить ее, опоэтизировать, внести в нее божественный смысл. Необходим интеллектуальный центр, «фабрика смыслов», который располагался бы где-то рядом с реакторами. Я знаю, у вас работает Переслегин, работает Щедровицкий. Это прекрасно. Создание такого «завода смыслов» – это еще один контур защиты, еще один контур безопасности. Вы думали об этом?
С.К.: Это серьезнейшая задача, которая нашей корпорации не по плечу. Но мы можем быть соучастниками и обязаны быть соучастниками этого процесса. Вот вы сказали, – машина, Бог. Еще недавно мне казалось, что эти понятия несовместимы, лежат по разные стороны. Физики, ядерщики, разбирающие материю по кирпичикам, должны быть абсолютными материалистами. Если я разбираю материю, где же в ней Бог? Я считал, что это две совершенно разные онтологии. И большим для меня откровением было осознание того, что это совсем не так. Я натолкнулся на высказывание Эйнштейна, который сказал, что весь смысл деятельности – это понять замысел Божий. И, по-видимому, не случайно, Федеральный ядерный центр находится в Сарове и Серафим Саровский является покровителем ядерной отрасли. В город можно проехать только сквозь проем колокольни. Когда-то там был монастырь. Несколько московских руководителей приезжали в Саров и возмущались колокольней. «Что за безобразие? Снести!» А сносило их самих. Или их увольняли, или рано умирали. И только Славский, которого назначили руководителем Средмаша, ступил на саровскую землю и сказал: «Суки, колокольню не трогать!» После чего руководил атомной отраслью почти тридцать лет. Поэтому грань между материей и Богом очень тонкая. Полагая, что это два разных мира, я ошибался. Все, что вы сказали о гуманитарной, духовной компоненте, справедливо. Без нее реализация такого масштабного проекта невозможна.
А.П.: Гераклит сказал: «Бог – в огне». Быть может, будучи эллином, он предчувствовал атомный век.
