Белосельцев усваивал информацию, классифицировал ее, делал моментальный первичный анализ. Раскладывал ее по отсекам памяти, чтобы, вернувшись к своим, быстро извлечь и связно изложить руководству. Оружие, которое готовил к применению противник, состояло из пропагандистских доктрин, потоков дезинформации, слухов, мгновенно и мощно создаваемых мифов, стимуляторов страха и ненависти. Он, разведчик, тайно выносил чертежи и детали оружия. Складировал их в тайном, недоступном для противника месте – в своей памяти. И память его сама становилась оружием.
– И последнее, – продолжал Хозяин, всматриваясь поочередно во множество внимательных, преданных глаз. – Всеми средствами показывайте, что в здании Парламента собран огромный арсенал. Пулеметы, гранатометы, взрывчатка, вплоть до «Стингеров», радиоактивных контейнеров, ядерной бомбы! Люди, владеющие этим арсеналом, – параноики, погромщики и бандиты. Они готовы применить его против мирного города. Взорвать жилые кварталы, теплотрассы, правительственные учреждения, Кремль! И поэтому их надо раздавить, как бешеных крыс!
– А где примеры? – удивленно подал голос бритый наголо журналист с голубоватым, как лунный шар, черепом, в буграх и шишках. – Где примеры применения оружия?
– Примеры будут! – резко ответил Хозяин. – Уже сегодня! И вам укажут, куда и когда вы должны явиться, чтобы воспользоваться этими примерами! Показать народу, что параноиков в Доме Советов надо раздавить, как бешеных крыс!
Лицо Хозяина стало вдруг страшным, черно-багровым от нахлынувшей ненависти. Усилием воли он вернул себе прежний облик восторженного конферансье.
– Теперь последнее. «Инверсия»! – Хозяин обратился к Белосельцеву с подчеркнутой любезностью. – Пока скажу одно: вы нам очень помогаете! Наш замысел благодаря вам развивается в должном направлении! – И он благодарно кивнул сначала Белосельцеву, потом Каретному. Тот, соглашаясь, кивнул, а Белосельцев испытал острое разочарование. Главный фрагмент чертежа, по которому изготовлялось оружие, отсутствовал. Он был где-то рядом, но не попадал в поле зрения. Он сам, Белосельцев, и был тем фрагментом. Тем капсулем, который вставлялся в заряд и взрывал динамит.
– Все вы много работали, – сказал Хозяин, – у всех у вас траты, расходы. Главная благодарность впереди, после нашей победы. А сейчас маленький знак внимания!
Он обернулся к дверям, сделал легкий хлопок в ладоши, как факир, и на этот едва различимый звук вошел секретарь. Он держал большой серебряный поднос, на котором официанты разносили шампанское. На подносе горкой лежали голубые конверты. Секретарь обошел собравшихся, и каждый взял конверт. Белосельцев тоже снял с подноса голубой, туго наполненный пакет. Заглянул: там лежала пачка долларов. Все вокруг небрежно, как мелочь, засовывали конверты в карманы или кидали их на дно кейсов.
– До новой встречи, друзья! – попрощался со всеми Хозяин.
Белосельцев, пожимая его руку, снова ощутил горячее обжигающее прикосновение наэлектризованной пластмассы.
Глава тридцать четвертая
Белосельцев покидал особняк. У входа Каретный остановил его и вручил книжицу – красное удостоверение личности с фотографией и подписью главы администрации президента.
– Это тебе пропуск хоть в Кремль, хоть в Минобороны. В любое время дня и ночи. Высшее, как говорится, доверие.
– За что такое доверие? – поинтересовался Белосельцев, не спросив Каретного, откуда у того фотография, в какие катакомбы и бункеры проведет его пропуск.
– Ты ведь слышал – тобой довольны! Ты нам помогаешь. Замысел развивается!
– Чем помогаю?
– Да тем, что живешь! Дышишь, видишь! Самим фактом своей жизни. Смотри, живи дольше! Не вздумай перестать жить! Мы тебе не позволим! – Он приобнял Белосельцева и весело рассмеялся. Белосельцев уловил едва проступивший, угрожающий смысл этой шутки и рассмеялся в ответ.
Так, смеясь и обнимая друг друга, они вышли из особняка в золотое свечение солнца. И Белосельцев подумал: не впустую он провел этот час, не напрасно страдал, созерцая личины и маски. В его памяти, среди подавленных вспышек ненависти, приступов отвращения, разместился тонкий рисунок, сделанный легким пером. Бесцветный отпечаток, оставленный лучом на пластинке. Контуры заговора, которые он сумел разглядеть. Так, среди грубых камней, обломков гранита и сланца, на белой известняковой плите оставляет след загадочное существо, прикоснувшись однажды своей раковиной, перепонкой, крылом. Исчезло навек, оставив в каменном зеркале свое отражение.
– Садись, совершим прогулку, – Каретный подвел Белосельцева к серебристому «Мерседесу». – А потом подвезу, куда скажешь.
Они мчались по озаренной Москве, среди разукрашенных вывесок, золоченых церквей, и ничто не говорило, что в этом оживленном, нарядном, с детства любимом городе уже начинает шевелиться, вздрагивать могучей спиной подземное угрюмое чудище, раскачивая своим хвостом и загривком храмы, дворцы и чертоги.
– Куда едем? – поинтересовался Белосельцев.
– Даже не знаю. Просто хочется побыть с тобой. После этих тварей, от которых пахнет расклеванной падалью, хочется побыть с нормальным человеком.
Они катили вверх по Тверской, и Белосельцев делал вид, что верит ему: они вместе, в одном стане, противостоят другому, состоящему из потусторонних существ.
– Как товарищ товарищу откроюсь тебе. Не ожидаю я разгрома парламента, применения всяких там войск. Ничего такого не будет. Все рассыплется само собой, уйдет в песок. Ну побузят депутаты маленько! Ну Руцкой, как морж, нашевелится всласть усами! Ну Хасбулатов поиздевается над президентом! А потом все устанут. Телефонов нет. Сегодня, как я понимаю, отключат электричество, горячую воду, реквизируют автомобили. А депутаты такой народ, что без автомобилей, без телефонов, при лучинах чувствуют себя тараканами. Ну некоторым подбросят деньжат: суммы на подкуп уже готовы. Другим раздадут портфели: уже есть для них места в министерствах. Третьим покажут досье, где они с голой бабой занимаются любовью на рабочем месте. И они разбредутся… Меня тревожит другое!..
Они проезжали мимо памятника Пушкину, стоящего в золотом сквере с привычным полупоклоном. За его спиной пышно и великолепно бил фонтан. На постаменте краснели цветы. Празднично настроенные люди как всегда толпились у памятника. И ничто не говорило, что чудище, замурованное в древние толщи, уже разрывает асфальт, осыпает с себя храмы и памятники и хлюпающая пасть с огненным рыком вновь выходит на свет.
– Меня заботит иное!.. Безумцы и шизофреники с той и с другой стороны… Например, Офицер… Невротик, непомерное честолюбие, его организация – пустяки! Пара десятков отставников, два-три автомата! Влияния на армию – никакого! И он это знает. За всю демагогию на митингах, за все обещания поднять армию придется отчитываться. «Где твоя дивизия? Где восставшие гарнизоны?»… И в этих условиях он может наделать глупостей!..
Они проезжали мимо Маяковки с туманным, мерцающим шлейфом Садовой, которая, как вялый оползень, спускалась под землю, словно ссыпала туда автомобили, дома, толпу, погружала их в огромную пасть, откуда они никогда не вернутся.
