– Откуда, сынок?
И тот простодушно, радуясь встрече с одиноким, сочувствующим ему прохожим, ответил:
– Дивизия Дзержинского…
– Учения?
– Да нет, говорят, война!
Быстро подошел офицер в плащ-накидке, подозрительно и сердито оттеснил Белосельцева, оборвал разговорчивого солдатика:
– А ну давай на разгрузку, шагом марш! – И увел солдата в темноту, где одинаково круглились железные, скрывавшие пол-лица каски.
Белосельцев двинулся по узким ветреным переулкам под моросящим дождем, и повсюду под деревьями стояли автобусы. Прячась от дождя, в них сидели бойцы ОМОНа, белели шлемы, поблескивали автоматы, высовывались заостренные морды овчарок.
Он обошел окрестные улицы, наблюдая скопление войск. Миновал группу милиционеров, проводивших его долгими взглядами. Вышел к Дому Советов и испугался.
Дом был черен, без единого огонька, среди разлива московских огней, гирлянды моста, струящихся золотистых отражений реки, пылающей реторты мэрии. Мраморно-белый днем, ослепительный под вечерними золотыми лучами, теперь он казался оклеенным черной фотобумагой. Все, что находилось внутри этого запечатанного, не пропускающего лучи объема, было обречено чахнуть, задыхаться, немощно страдать, подобно картошке в погребе, исходящей водянистыми червеобразными ростками.
Но в темноте перед Дворцом, под редкими фонарями клубился народ. Как роящиеся пчелы, гроздьями обвисал вокруг очередного оратора. Слышались музыка, дружные скандирования каких-то призывов и лозунгов.
На входе он предъявил пропуск, подписанный Красным Генералом. Прошел мимо милиционеров-охранников, державших на столике зажженную керосиновую лампу. Поднимали ее, когда требовалось рассмотреть очередного посетителя.
– Свет отключили, и ладно! А мы в соседней церкви все свечки купили! – хохотнул проходящий мимо лысый, знакомый Белосельцеву депутат.
Белосельцев ткнулся было к лифтам, но те не работали. Погружаясь в полный сумрак, он добрался до лестницы и двинулся на верхние этажи к Красному Генералу. Шел, держась за стену, медленно нащупывая ступени. И навстречу ему, и перед ним, и сзади, нагоняя его, двигались люди, молча держась за стены, натыкаясь друг на друга, покашливая, чтобы обнаружить свое присутствие. Казалось, весь дом наполнился шевелением, шарканьем. По нему во все стороны, во всех направлениях, вверх и вниз двигались вереницы слепых, вытянув руки, держась один за другого.
Он устал, ноги его налились болью. Ему казалось, он поднимается на бесконечно высокую пирамиду, на Вавилонскую башню, у которой нет вершины, и она вырастает одновременно с его восхождением, умножает число своих ступеней, завивается в поворотах и ярусах. Но он упорно, одолевая притяжение земли, возносил на эту башню свое знание, свою весть о штурме, свой рассказ о пленении Офицера.
Достигнув нужного этажа, не уверенный, что счет его верен, он свернул в стеклянную дверь и был остановлен окликом:
– Стой, стрелять буду!.. Пароль!..
– Пароль не знаю… Вот пропуск… Мне к генералу…
По его протянутой, сжимавшей пропуск руке скользнул лучик фонарика. Попутно осветил автоматный ствол и камуфлированный рукав с нашивкой, изображавшей красно-белую звезду Богородицы. Где-то здесь рядом Вождь, его люди, вяло подумал Белосельцев, отметив появившиеся за время его отсутствия посты и автоматы в руках часовых.
– Ждите, я доложу, – сказал постовой. И пока он ходил докладывать, Белосельцев видел, как открываются вдоль коридора двери, из них падает красноватый колеблющийся свет, словно от углей в печи.
– Проходите, – пригласил его постовой.
Красный Генерал сидел при свече, накинув на плечи пальто. Лицо его в красноватых отсветах казалось мрачным, печальным. Во всем его облике – в колючих усах, в небритых запавших щеках, в наброшенном на плечи пальто – было нечто от блиндажей, коптилок, военного долготерпения. Белосельцев вдруг испытал к генералу нежность, болезненное сострадание и доверие, как к родному, одинокому, никем не понятому человеку, который угрюмо и безнадежно служит своим заповедям. Как и сам он, Белосельцев.
– Разрешите доложить…. Я был у штаба вооруженных сил СНГ… Все видел своими глазами… – сказал он, ступив в красный туманный шар света, мягко колыхавшийся вокруг свечи. – Уже сегодня ночью возможен штурм Парламента…
Подробно, не пропуская мелочей, вплоть до оранжевого огонька легковушки и веточек липы, срезанных очередью, он поведал Красному Генералу о беде, постигшей Офицера. Об озаренном коридоре, куда выволокли пленника. О хромированных наручниках. О последнем, на издыхании, крике Офицера: «Фашисты!.. Мы вас все равно расстреляем!..»
– Штурм возможен сегодня ночью… Так сказал полковник Каретный… Вы можете мне не верить… У меня злосчастная роль… Но я должен был вам передать…
Красный Генерал молчал, хмурился, топорщил усы. Тень от его носа лежала на небритой щеке. Он смотрел на бумаги, над которыми струилось острое пламя свечи. На бумаге были начертаны планы этажей, коридоры, баррикады, возможные направления атаки – от мэрии, от Москва-реки, от Горбатого моста. Стояли значки, стрелки, обозначения постов, рубежи обороны. Красный Генерал готовился к бою. Если его не отвергнут и примут, Белосельцев встанет в любом указанном месте и, как солдат, с пистолетом будет отбиваться до последнего патрона.
– Вы себя не корите, генерал. У нас у всех злосчастная роль. Я вам доверяю. Сейчас я буду проводить совещание – повторите людям вкратце свой доклад. Пусть знают, что такое бессмысленный героизм и как он переходит в идиотизм и предательство.
В комнату стали входить люди, наполняя ее шаткими тенями, сиплым дыханием и покашливанием. Рассаживались на стулья возле стен. У некоторых в руках были автоматы. Иные клали на колени аккуратные штабные папки. Среди вошедших Белосельцев узнал Вождя – невысокий, стройный, он держал между ног короткоствольный автомат со спаренными, перетянутыми изолентой рожками. Тут был и Белый Генерал, худой, узкоплечий, с недовольным, высокомерным лицом. Присутствовал круглоголовый седовласый командир рабочих дружин, сподвижник Трибуна, – Белосельцев узнал его по широкому лбу и седому бобрику. Казак Мороз сидел, не снимая папахи, покручивая золотистый ус, выставив сапог, в который были заправлены штаны с лампасами и торчала нагайка. Были и другие, по виду военные, среди них перебирал четки командир прибалтийского ОМОНа. Все уместились вокруг крохотного пламени свечи. Их лица были едва различимы в бархатных красных сумерках.
– Сейчас вы прослушаете доклад, – Красный Генерал кивнул на Белосельцева. – Потом без комментариев приступим к обсуждению плана обороны. Хочу заметить, – по приказу Ачалова вся полнота управления обороной переходит ко мне. Невыполнение моих приказов я буду расценивать как измену. Стану карать за это вплоть до расстрела… Докладывайте, товарищ генерал!
И опять Белосельцев повторил свой рассказ, объясняя схему засады, намеренное убийство милиционера и женщины, прогноз на штурм, который состоится текущей ночью.
