– Операция вступает в заключительную фазу, – сказал Каретный. – Потерпи. Скоро все завершится. Мы едем к руководству. Тебя желают видеть, немедленно!
Белосельцев не ответил. Не было сил отвечать. Хотелось откинуться к брезентовым, притороченным к стене носилкам и забыться, заснуть.
– Передай на Первый пост, – приказал Каретный связисту. – Мы едем. Пусть в список внесут фамилию – Белосельцев.
Связист переключил частоту. Все тем же монотонным, бесстрастным голосом стал передавать:
– Первый!.. Я – Башня!.. Я – Башня!.. В список на входе внесите фамилию Белосельцев! Как слышите меня?.. Прием!..
И все заглушила сирена. Мелькали в водянистом лиловом свете автомобили, дома, прохожие.
По редким, возникавшим сквозь шторки фрагментам города, по очередности поворотов Белосельцев угадывал, что их машина свернула с проспекта Мира на Садовую, с Садовой на Каретный ряд, оттуда на черные сырые бульвары, пересекла Пушкинскую площадь, Тверскую, задымленную, затуманенную, с редкими шальными автомобилями и молчаливыми, спешащими пешеходами, спускавшимися все в одну сторону – к Моссовету. Домчались до Арбатской площади, развернулись перед Министерством обороны, похожим на раздавленный, с потеками крема торт. Остановились перед цепью автоматчиков.
– Выходим! – приказал Каретный. Он освободился от медицинского халата, кинул ком белой ткани в угол машины. Вылез наружу.
На площади было ветрено, липко. Туманно горели фонари. Улица, ведущая вниз, к Кремлю, была заставлена с обеих сторон бэтээрами. В узком, оставленном среди брони коридоре мчался «Мерседес» с мигалкой. Министерство обороны от остальной площади отделяла двойная цепь автоматчиков. По синим беретам и нарукавным эмблемам Белосельцев распознал в них десантников.
Каретный показал офицеру документ. Тот поместил книжицу в яркое пятно десантного фонаря, затем перевел это пятно на лицо Каретного. Дважды, проходя через обе цепи, Белосельцев предъявлял свой пропуск, получая в зрачки слепящий пучок света. В массивных дверях Министерства их снова задержали, отобрали оружие. Долговязый солдат-постовой долго рассматривал список, отыскивая в нем фамилию Белосельцева.
Они поднялись в лифте, стиснутые молчаливыми, озабоченными офицерами. Перед входом на этаж их снова проверили, просмотрели документы и списки. Белосельцев был не в силах отрешиться от зрелища толпы, истребляемой пулеметами, а потому, чтобы не выдать своего состояния, стал рассматривать роскошный коридор Министерства обороны, обитый дорогими породами дерева, с зеркалами и бронзой, устеленный алыми коврами, по которым расхаживали молчаливые полковники и генералы.
– Кто хотел меня видеть? – спросил он Каретного.
– Все те же… Наши друзья и начальники, – неопределенно ответил Каретный и отошел от него. Он присоединился к двум молодым генералам, которые что-то стали ему выговаривать.
Он слушал, кивал, и все трое стали удаляться, отражаясь в высоких зеркалах.
Белосельцев стоял в стороне, наблюдал за присутствующими. Перед массивной дубовой дверью с медными ручками стояли автоматчики. Белосельцев догадывался, что это была приемная министра. У самой двери, готовые по первому знаку кинуться в приемную, стояла группа многозвездных генералов с тонкими папками. Они делали вид, что неспешно беседуют, а сами чутко следили за дверью.
Другая группа генералов, помоложе и ниже званием, держалась особняком, дальше от двери. Разговаривали чуть громче. Некоторые позволяли себе прохаживаться по ковру, оглядывать в зеркало свои новые, с золотыми погонами френчи.
Полковники держались отдельно. Среди них было немало пожилых, в несвежих мундирах, плохо сходившихся на тугих животах. Выделялись полковники-милиционеры в синей форме. Один из них, отойдя на шаг, разговаривал по радиотелефону.
Чуть дальше, и тоже особняком, держалась группа штатских. Среди них были седоголовые, обрюзгшие и совсем молодые, но все в малиновых, темно-зеленых и синих пиджаках с бронзовыми пуговицами, по виду – служащие банков или владельцы частных фирм и компаний.
Следя за их перемещениями, угадывая их отношения друг к другу, уровень зависимости и субординации, Белосельцев увидел, как в коридор вошли двое. На них были без знаков различия комбинезоны, высокие зашнурованные бутсы. У обоих похожие стройные, литые тела. Они обладали особой, свободной и одновременно сдержанной осанкой, едва уловимыми движениями и переливами мышц, характерными для спортсменов или танцоров. В одном из вошедших Белосельцев узнал Антона, офицера «Альфы», за кем безуспешно охотился всю неделю. Он отчаялся отыскать его и вдруг увидел здесь, в озаренном люстрами министерском коридоре.
Оба вошедших осмотрелись и, не смешиваясь ни с одной из групп, встали поодаль. Их появление казалось Белосельцеву невероятным, как невероятной казалась недавняя бойня в Останкино, а до этого – сидение в осажденном Доме Советов, а до этого – встреча с Каретным в белых палатах, а до этого – вся его прежняя жизнь, состоявшая из войн и лишений, сквозь которые кем-то незримым и властным был проложен маршрут и вектор, приведший его в зеркальный коридор министерства с генералами и офицерами «Альфы».
Не спуская глаз с офицера, Белосельцев стал мучительно думать, как подойти к нему незаметно. Передать и получить информацию.
Каретный прогуливался с молодыми щеголеватыми генералами. Он уже побывал в конце коридора, развернулся и теперь шел обратно, что-то втолковывая собеседникам. Они были старше его по званию, но почтительно слушали Каретного. Поравнявшись с Белосельцевым, Каретный зорко взглянул на него. Они стали медленно удаляться по красному ковру, среди зеркал, золоченых рам и генеральских лампасов.
Воспользовавшись тем, что Каретный его не видит, Белосельцев двинулся сквозь негустое скопление военных к офицерам «Альфы». Проходя, не задерживаясь, произнес: «Бэтээр бортовой номер 78». Заметил, как вздрогнул Антон, изумленно скосил в его сторону глаза. Узнал, но Белосельцев прошел мимо. Стал удаляться, глядя себе под ноги, где мягко, гася звук шагов, краснел шерстяной ковер. Он хотел дойти до конца коридора, развернуться и на обратном пути улучить момент, перемолвиться с офицером.
Он услышал новые, влетевшие в коридор звуки и обгоняющее эти звуки, как летучий ветер, волнение, которое развернуло собравшихся в сторону стеклянной входной двери, выстроило навытяжку вдоль стен. Вслед за этим незримым волнением, превращаясь в цвет, шум открывшейся двери, в торопливый бег адъютантов, в тяжелую поступь телохранителей с короткоствольными автоматами, появились два человека, которые и были причиной волнения.
Первым шел широкоплечий, кривоногий министр обороны, узнаваемый по долгоносому, с крупным подбородком лицу, на котором среди желваков, ожогов и шрамов круглились настороженные птичьи глаза. Министр, ни на кого не глядя, улыбался, словно торопился в свой кабинет, чтобы осуществить там веселый, ведомый ему одному замысел. Пока он проходил, энергично переставляя свои кавалерийские ноги, Белосельцев, как и все остальные, стоял навытяжку, испытывая к министру острую неприязнь в соединении с устойчивой для военного готовностью подчиняться.
