И вот теперь на Родину опускается полярная ночь с лицом Черномырдина, и в этой ночи у остывших очагов, перед тусклыми лучинами сидят бывшие граждане СССР и слушают, как одиноко воет в Кремле Ельцин.
Но даже в концлагерях бывают праздники. Даже в аду случаются торжества. Выводят на плац заключенных. Вынимают из смолы грешников. Раздают им муляжи из папье-маше, изображающие булки и колбасы. Приглашают на один день «Роллинг стоунз». Начальник лагеря или Вельзевул из девятого круга наряжаются в Снегурочку и с соблюдением всех конституционных норм зачитывают «Политическое соглашение», гарантирующее утверждение Думой Виктора Степановича Черномырдина.
Нет отвратительней фарса. Черномырдин, как стопудовая гиря, привязанная к ногам утопленницы, утянул Россию на дно. Завалил экономику, как заваливают на бойне быков. Обошелся с наукой и образованием по принципу «выжженной земли». Уменьшил население на семь миллионов, будто выполнял план «Барбаросса». Поучаствовал в расстреле Дома Советов. Своевал «победоносную» войну в Чечне. Пристрелил четырех осиротелых медвежат. Занесен в списки самых богатых людей мира.
И его, Черномырдина, отбрасывающего тень Березовского, с телефоном Басаева на пейджере, с желтой звездой МВФ на лбу, Ельцин возвращает в политику как мессию «нового курса». Его сажают перед «бегущей строкой», окружают шестерками-журналистами, и Черномырдин, как Каменный гость, берущий уроки русского языка, читает какую-то дрянь, и мы должны верить в этот дурной монтаж, в эту гримерную, где пара тупейных художников румянит отпотевший труп.
Оппозиционная Дума, чей заячий хвостик уже примелькался народу, решает сегодня не судьбу Черномырдина, а свою собственную. После прошлого голосования по бюджету от оппозиции осталось две трети. После утверждения Кириенко — того меньше. Если сегодня пройдет Черномырдин, оппозиция станет самым крупным микробом, для диалога с которым Лебедю потребуется простое увеличительное стекло.
Слава Богу, это понимают мужи оппозиции. КПРФ отвергла пустую бумажку, состряпанную «мудрецами из НДР», выдаваемую за Пакт Согласия, который ставит в центр политического соглашения «честное слово Ельцина». Вы помните, как Ельцин обещал не делить Черноморский флот? Как обещал лечь на рельсы, если жизнь станет хуже? Обещал пс девальвировать рубль? Не возвращаться из отпуска в Москву? Не ехать на погребение «останков»? Как он обещал соблюдать Конституцию РСФСР, которую потом расстрелял? Обещал сохранить приемыша Немцова до 2000 года? Честное слово Ельцина — это ГКО, которое ничего не стоит. Мы радуемся твердости Зюганова, не играющего в крапленые карты режима.
Репутация Зюганова — не его личное достояние. Не достояние КПРФ или НПСР. Она — достояние миллионов патриотов, вложивших в эту репутацию частички своей жизни и смерти.
Тридцатипроцентное повышение цен, оставшийся без топлива Север, оставшаяся без хлеба Россия, неизбежная «рельсовая война», неизбежный взрыв в Дагестане — итог правления Чубайса — Черномырдина — Ельцина.
Оппозиция, бойся попасть в такую пасть! Не утверждай Черномырдина ми вчера, ни сегодня, ни завтра! Не посылай министров в правительство! Народ желает тебе мужества и победы!
Ельцину снится Ипатьевский дом
июль 1998 г., № 28
Итак, «Монархический проект», рожденный в угрюмых извилинах Сатаровых и Киселевых, потерпел крах. Он замышлялся, как царское погребение и одновременно венчание на царство. Ельцин, благославляемый Патриархом, членами Дома Романовых, при скоплении мировых лидеров, среди восторженных рукоплесканий благодарного русского народа, становится мистическим правопреемником династии. Получает право на бессрочное правление. Объединяет вокруг себя растерзанное нестроением российское общество, и над царской могилой, под колокольный звон, кончается, наконец, вековая Гражданская распря — Россия снова едина, не поделена на «красных» и «белых». Ельцин, объединитель, восходит на кремлевское крыльцо, поддерживая горностаевую мантию, и канониры в петровских мундирах палят из орудий в честь нового государя.
Ну пусть не царь, а регент при молодом Георгии, уже научившемся к тому времени выговаривать несколько русских слов. Все готово — и бесчисленные золотые орлы, и роскошные палаты, и церемониал, и криминалисты всех стран, попробовавшие на зубок каждую екатеринбургскую косточку, и Радзинский, весь помазанный медом, от губок до хвостика.
И вдруг — крах. Все рассыпается, как ком пыли, без всяких внешних усилий, одним только промыслом. Церковь отворачивается от затеи. Потомки брезгливо пожимают плечами. Ельцин, будто проглотил топор, уклоняется от торжества. Надругаясь над прахом людским, на великое посрамление и глумление, несчастные кости возят взад-вперед, от Урала до Пиренеев, и мир в ужасе от этой «московской забавы», которой тешатся Немцов и примкнувший к нему Аксючиц.
Что случилось? Что расстроило умопомрачительный замысел? Такое ощущение, что сама жизнь, ее потаенный мистический смысл. Заключенная в самой жизни сокровенная правда, которую невозможно объехать на катафалке НТВ, залить патокой цареубийственной лжи, обмануть безбожным лукавцам.
Не может сегодня Россия брататься, пусть даже над могилой августейших мучеников, когда в эту могилу горсть земли кидает рука, обагренная русской кровью. Не станет брататься с Березовским шахтерская жена, собирающая на помойках очистки. Не станет брататься с Масюк солдат чеченской войны, чье знамя осквернили предатели. Не станут брататься баррикадники Дома Советов с Евневичем, стрелявшим из танков. Не станет брататься ученый на пепелище русской науки с бандитом воровской группировки. Не может быть Ельцин, взорвавший Ипатьевский дом, разрушивший империю русских, отдавший треть соотечественников в рабство к баронам и ханам, посадивший в Кремле агентов враждебных держав, — не может быть символом объединенной России.
Не ему, исполненному подземных разрушительных сил, объединять «красных» и «белых». Они объединились на баррикадах Дома Советов, где рядом, простреленные и обугленные, колыхались имперский и красный флаги. Атеист, пытаемый ельцинистом, молился перед смертью православной молитвой. Казак-монархист, умирая, заслонял Макашова. Русские объединились, покаялись, освятили свое восстановленное единство кровью, пролитой за Отечество.
Бесы, умные, жестокие, двуличные, пытаются нас рассечь. Натравливают друг на друга. Присваивают себе то монаршью порфиру, то буденовку, то петровский кивер. Хотели зазвать нас в Петропавловский храм, чтобы мы, одураченные, признали их власть над собой, поклялись над святыми останками в своей преданности, раболепствии, отказались навек от борьбы.
Не случилось. Пронесшийся над Петербургом буран наклонил до земли деревья, расколыхал кресты и шпили, сорвал с беса золоченую маску, и народ увидел страшную, в кровавой пене, личину.
Говорят, ночами, в тусклом свете луны, является над Барвихой видение — парит в небесах Ипатьевский дом.
И тогда по окрестным лесам, пугая охрану, раздастся нечеловеческий вой, словно кто-то мучится страшной мукой, предчувствуя ад.
