В сумерках темный склон стал, как будто стеклянный. И в этой прозрачной земле по сторонам от тропы я вижу закопанные мины. Каждая окружена красноватым сиянием. «Итальянки», ребристые, похожие на ананасы. Противопехотные, плоские, припорошенные пылью. Фугасы из артиллерийских гильз. Как корнеплоды на грядке. Я их вижу сквозь землю и чувствую, как у меня из глаз исходят лучи. Мы обошли стороной минное поле, и потом капитан все допытывался: «Как ты в темноте увидал?» А я не мог ему объяснить.
— А что это были за лучи? — спросила она. Он не ответил. После того ночного похода он больше не чувствовал этих лучей, хотя дар ясновидения сохранился. Впрочем, однажды, когда они только что познакомились с женой и сидели в избе на большой деревянной кровати, и он смотрел с восхищением на ее чудесное смуглое лицо, она вдруг сказала: «Я вижу, как из твоих глаз исходят лучи».
— А что было еще на войне?
То извилистое ущелье в горах, с обеих сторон сбегают разноцветные осыпи, прилепился к горе кишлак, бурлит на камнях пенистая звонкая речка, и в каждом распадке, на каждом повороте дороги притаилась смерть, невидимый стрелок ведет мушкой по твоему лбу, и тебе кажется, что между бровей у тебя ползет божья коровка.
— Мы сопровождали колонну грузовиков с реактивными снарядами для «Ураганов». Два бэтээра шли впереди колонны, один бэтээр и скорострельная зенитка замыкали колонну. Я сидел на головной машине, на броне, и вокруг меня четыре солдата. Автоматы на взводе, глаза шарят по склону, ожидая засады. Рядом со мной, у башни, сидел прапорщик, который славился тем, что построил в гарнизоне баню с бассейном, выложив дно изразцами разрушенной мечети. Я не раз погружался в этот бассейн с лазурным дном, на котором были начертаны стихи Корана, и мне было не по себе, словно я совершаю святотатство. Колонна шла по ущелью, и засада случилась тогда, когда мы уже перестали ее бояться. Как это бывает, заработали с горы пулеметы, полетели горящие головешки гранат, задолбила зенитка. Бой, суматоха. Одна мысль: не взорвались бы снаряды, а то снесут половину горы. Прапорщик бил с брони наугад, и когда менял магазин, в наш бэтээр угодила граната. Не пробила броню, а скользнула вверх, рванула за уступом бэтээра, и взрывная волна задела прапорщика. Оторвала ему кисть руки. Не совсем, а отсекла сустав, и я видел, как болтается его пятерня, словно висящая на ремешке перчатка. Не знаю, почему, по какому побуждению, я бросил в люк автомат, схватил оторванную кисть и приставил к руке. Сжал ладонями место разрыва. Из-под моих пальцев хлещет кровь. Прапорщик без сознания от болевого шока. Мы уходим из-под огня, останавливаемся в расположении полка, где был медсанбат. Я продолжаю стискивать руку и отпускаю ее только тогда, когда к бэтээру подбежали санитары с носилками. Тогда я убрал ладони и увидел, что кисть приросла. Будто не было рваной раны, а только тонкий, с запекшейся кровью надрез. Хирург не поверил. Сделали рентген, все кости, все жилы целы. «Что мне тебе сделать, колдун, за то, что ты руку мне спас?» «Убери из бассейна изразцы. Там святые стихи». И ведь убрал, а изразцы отнес мулле в соседний кишлак.
— Так вы и вправду колдун? — тихо спросила Вера.
— У нас в части работал полковник Генерального штаба. Он был из сов. секретного отдела, изучавшего психику человека во время экстремальных условий боя. Он узнал обо мне. Отозвал из действующей армии и перевел в Москву, в свой отдел. Но это уже совсем другая страница.
Они сидели в сумерках, не зажигая огня. Из-под ног Николы убрали красный ковер.
Глава тринадцатая
Утром, когда Вера подавала завтрак и Садовников нахваливал гренки, зажаренные в молоке, она сказала:
— Я, должно быть, уеду. Вам спасибо за все. Мне уже лучше. Теперь я могу обходиться сама.
— Куда уедете? — испугался он.
— К тетушке в Москву. У меня там тетя живет.
— Разве вам плохо здесь? — Садовников был испуган, смущен. Не понимал природу своего смущения и испуга.
— Нет, мне очень у вас хорошо. Вы столько сделали для меня. Но вы привыкли жить один. Ваши мысли постоянно обращаются к вашей жене. А я вам мешаю.
Она стояла перед ним, опустив руки и наклонив голову, и была в ней беззащитность перед жестоким и страшным миром, в который она собиралась от него уйти, где ее поджидало терпеливое и неотступное зло. А он вдруг с острой мукой представил, как опустеет его комната, и он будет один сидеть перед утлым верстаком, на который вечернее солнце постелет красный половик. И некому будет сказать, что эта малиновая полоса так похожа на кабульские ковры, которые торговцы стелили прямо на проезжую часть, и по ним, разминая бугры и складки, катили рикши, цокали ослики, шагали пешеходы. И он ступал своими грубыми солдатскими башмаками по черно-алым узорам ковра.
— Вы еще очень слабы. За вами нужен уход. Доктор Зак поручил мне ухаживать за вами.
— Я бремя для вас. Мешаю вашим занятиям.
— Ну какое же бремя? Вы мне помогаете. Как вы чудесно танцевали возле дуба, и он распустил свои листья. А у колокола? Это вы извлекали из небытия стихи Мандельштама.
— Вы хотите, чтобы я осталась?
— Хочу.
Она мыла чашки, вытирала их полотенцем, и он видел, что она печальна, иногда покусывает губы, словно ее не отпускают горькие мысли.
Он решил совершить прогулку по городу и исследовать места, в которых появились загадочные красные человечки. Их обилие внушало тревогу, а их природа и назначение составляли загадку. Он посадил Веру в машину, и они стали колесить по улицам и площадям, отмечая скопления красных истуканов.
Они усеяли все главные трассы, свесив ноги с крыш, примостившись на фонарных столбах, присев на лавочки троллейбусных остановок. Целыми подразделениями они окружили правительственные учреждения, почтамт, телецентр, здания администрации и думы, и казалось, что они взяли под контроль все центры управления городом, и город находится во власти неведомых завоевателей. Их было много у зданий, где прежде размещались заводы и лаборатории, а теперь расположились автомобильные салоны, товарные склады, развлекательные центры. Целая армия окружала супермаркет «Ласковый мир», принадлежащий олигарху Касимову. Истуканы стояли у входа, будто осуществляли фейс-контроль покупателей. Плотно усеяли крышу, а двое прицепились к неоновой надписи. По периметру здания, на соседних уликах, на парковке машин виднелись красные, сколоченные из брусков фигуры, словно расставленные патрули. Прежде в супермаркете размещался секретный научный центр, в котором работал Садовников, и скопление деревянных пришельцев вызвало в нем беспокойство. Сберегаемая в глубине сознания тайна заволновалась, как эмбрион, проснувшийся в чреве матери.
Садовников чувствовал исходящие от истуканов волны враждебной энергии, пытливые, шарящие повсюду лучи.
— Какие странные куклы, — сказала Вера, разглядывая истуканов. — В детстве бабушка водила меня в парк, и там, на стволах старых кленов, было множество целые полчища, но они были безобидные, а от этих у меня болит голова.
