Мишенька тихо смеялся, и, казалось, его голубые глаза видят не обугленные, лежащие на дороге тела, а ржаное поле с чудесными васильками.
— Прекрасно! — хлопал в ладони Марс. — Еще один безупречный рыцарь Ордена Тьмы. Вам слово, сударь мой, — обратился он к вице-губернатору Находкину, — надеюсь, вам есть что рассказать.
— Уж не знаю, достопочтенный Виктор Арнольдович, сумею ли я соответствовать высоким требованиям, отрывающим дорогу в аристократический орден. — На узкой змеиной головке Находкина открылся ротик, и быстрый язычок облизнул сухие губа, а изумрудные глазки вдруг полыхнули рубином. — Был у меня один случай, когда я работал в инспекции по землеотводам и ездил на своей подержанной «Ниве», — не чета сегодняшнему «мерседесу», — ездил по нашим бедным селам, где уже не осталось людей, а только одни гнилушки. Под вечер, на лесной дороге, пробило у меня сразу два колеса. Одно сменил на «запаску», а другое кое-как подкачал и с грехом пополам доехал до деревушки. Не деревушка, а одна избенка, а рядом с избенкой церковь, деревянная, высокая, с шатром. Постучался в избушку. Открыл старик с бородой, в подряснике, лицо худое, истовое, какие на иконах пишут. Оказался священник, который один живет и лет десять эту церковь возводит, бревно к бревну. У него была такая же «Нива», и он мне запасное колесо одолжил, чтобы я потом вернул. Была уже ночь на дворе. Отец Василий, так его звали, меня в дом завел, ужином угостил и историю свою рассказал. Десять лет назад жена у него умерла, которую очень любил, и в память о ней решил он церковь поставить. Верующих никого, последняя старушка три года назад съехала на погост. А он все церковь строит. «Не для себя, говорит, а для Бога. И в память о ненаглядной жене». Уложил он меня за печь, на теплое место, накрыл, сам перед лампадкой молится. А меня что-то жжет, не дает уснуть. И какая-то ярость во мне, ненависть к отцу Василию. Он здесь подвиг вершит, из последних сил венцы строгает, окна в церкви стеклит, чтобы восславить Бога и памятник жене воздвигнуть, а я за всю свою жизнь ни одного доброго дела не сделал, людей обсчитывал, взятки брал, начальству угождал, жил, как червяк. И он своим подвигом мне укоризна. Он герой, подвижник, Богу угоден, а я слизняк, ничтожество, все людям противен. Так и не заснул всю ночь, проворочался, как на углях. Утром отец Василий перекрестил меня, пожелал ангела хранителя и проводил в дорогу, а сам пошел в церковь молится. Я еду, а самого ненависть жжет, будто кто-то в меня вселился и скребет когтями. Развернул машину, подъехал к церкви, вынул канистру. Плеснул бензин и поджег. Она загорелась сразу, вся смоляная, горючая. Факел до неба. Я на машину, и гнать. Оглянулся, и вижу, что из пламени, огромный, красный, до неба, встал человек с бородой, перекрестил меня и улетел вместе с огнем за лес. Потом я узнал, что отец Василий сгорел в церкви. Может, он в это время за меня молился. А мне легче стало, некому меня укорять.
Вице-губернатор Находкин растворял свои узкие губы, и в них трепетал змеиный язычок.
— Ну вы, батенька, всем нам урок преподали, — восхищался Маерс. — А ведь тот, кто в вас той ночью вселился, он и теперь в вас живет. Он-то и есть магистр нашего Ордена Тьмы. В вашей душе, батенька мой, находится престол сатаны, — Маерс шутливо поклонился Находкину, и у того из глаз брызнули красные лучики.
— Ну а ваша история мне известна. Чудесная, скажу вам, история, — Маерс похлопал Иону Ивановича по голому плечу. — И вы, мой прекрасный рыцарь, приняты в Орден Тьмы. Все мы с вами — цветы Зла, собранные в великолепный черный букет. Мы должны окончательно вырваться из рабства добра и света. Но для этого проследуем в парилку.
Маерс стянул с себя звездно-полосатые трусы и важно, покачивая жирной грудью и рыхлым животом, отправился в парилку, увлекая за собой остальных членов ордена.
Тесно уселись на лавке, касаясь друг друга голыми плечами и бедрами. Маерс схватил ковши, черпнул из деревянной баклажки воду.
— Господи благослови! — ловко, как заправский банщик, плеснул ковшом на пепельно-седые камни. Последовал шумный взрыв, туманный вихрь пронесся под потолком, ударил в стену, метнулся к полу, вновь взмыл к потолку, попутно овевая голые животы и спины. Охали, крякали, крутили головами, наслаждаясь бодрящими ожогами.
— А не поддать ли еще? — Маерс озорно крякнул, черпнул ковшом. — Али мы не русские? — и плеснул сверкнувшую воду на камни, которые жахнули, как пушка. Раскаленный змей полетел по бане, жаля голую плоть, которая издавала стоны, тонкие вскрики, болезненные вопли. Ерзали на лавке, сгибались, прикрывались руками, а огненная змея жалила их под мышки, в пах, в спину, и на месте укусов выступали красные пятна.
— Что-то стало холодать, ни пора ли нам поддать? — воскликнул Маерс, берясь за ковш.
— Пожалейте, Виктор Арнольдович, невмоготу! — взмолился вице-губернатор Находкин, слабый телом и духом.
— Отставить разговоры! — прикрикнул на него Маерс. — Опустили носы. Начали считать капли. Будем, как сказал великий Чехов, вытапливать из себя по капле раба.
Все наклонили головы, свесили носы, на которых выступали капли пота, падали на деревянную доску между раздвинутых ступней, образуя темные лужицы.
— Слава России! — патетически крикнул Маерс, метнул ковш, на мгновение пропадая в раскаленном облаке, и вновь появляясь, бодрый, бравый, веселый, с багровым пучком лучей, бьющих изо лба. Смотрел, как хлюпают ягодицами ошпаренные члены ордена. Иона Иванович с ужасом взглянул на мучителя, который черпал очередной ковш, и сквозь розовый туман заметил, как вокруг Маерса поблескивают и переливаются ледяные кристаллики, защищая от пара его полное тело.
— Спаси и сохрани! — и снова грохот, свист пара, вопли истязуемых. Иона Иванович почувствовал, как кто-то приподнял его с лавки, сильным пинком под зад выкинул из парилки, и он, пролетев мимо бутылок и рюмок, плюхнулся в бассейн, издав нечеловеческий вопль. Все остальные падали в бассейн, остужая обожженные чресла, как кидаются в озеро звери, спасаясь от лесного пожара.
Шатаясь, отекая водой, покрытые красными пятнами, сходились к столу. Жадно пили пиво, опасливо поглядывали на повелителя, который, пренебрегая простыней, приятно тешился холодным пивом.
— Теперь, господа, когда мы вырвались из рабства добра и света и нас связывают орденские отношения, позвольте каждого из вас попросить о любезности.
Члены ордена выглядели как ошпаренные туши. Глаза, полные рыбьей слизи, умоляюще смотрели на Маерса.
— Вам, господин прокурор, следует незамедлительно выписать ордер на арест восьми заговорщиков, планирующих захват власти. Вам, господин полицмейстер, надлежит произвести аресты и вместе с моими людьми провести тщательное расследование по методикам Гуантанамо. Вы, господин вице-губернатор, проследите за ходом строительства концертных эстрад, рассматривая их не как театральные подмостки, а как стартовые позиции систем противоракетной обороны, способные отразить атаку из космоса. Вам же, Иона Иванович, исходя из ваших связей с преступным миром, предстоит взорвать священный дуб, который казался засохшим, но потом вдруг распустился и весь покрылся желудями.
