Меньше чем через час сэр Фаренгейт сидел за другим столом и в другом месте. Стол этот вместо хрусталя и серебра был уставлен оловянными тарелками и кружками, а херес в стаканах заменился ромом. Но не это было главным. Главным было то, что отсутствовали высокопоставленные джентльмены, а места справа и слева от бывшего губернатора занимали Хантер, Доусон и Болл. Надо сказать, что друзья сэра Фаренгейта тоже, как лорд Ленгли и мистер Фортескью, давно уже ждали отставки своего друга с поста, связывающего его по рукам и ногам, но и они, как и те двое, открыли рты, когда им было объявлено, что отставка стала фактом.
— Ну и что дальше? — выразил общую недоуменную растерянность Хантер, как всегда в подобных случаях, поглаживая свой шрам.
— Дальше? — усмехнулся сэр Фаренгейт. Он отнюдь не выглядел подавленным. — Теперь у меня есть время и право прогуляться до Санта-Каталаны.
— Ты собираешься путешествовать в одиночестве? — ехидно поинтересовался Болл.
— Есть трое парней, которым я могу попробовать предложить составить мне компанию.
— Только знаешь что — ты сам поговоришь с Ангелиной. Зачем тебе инвалид в походе?
— Как ты знаешь, — скорбным голосом сказал Доусон, — я оказался неплохим проповедником, среди охотников и лесорубов к северу от Порт-Ройяла мое слово кое-что значит. Думаю, сотня — или чуть больше — этих ребят поверят мне, что хорошенько встряхнуть испанцев — это сейчас самое богоугодное дело.
Хантер подвел итог:
— Месяца два назад мне пришло в голову, что «Уэссекс» и «Моммерсетшир» нуждаются в капитальном ремонте. Я поставил их в западный док — тот, что за Апельсиновым холмом. И сегодня созданная мною комиссия, наверное, признает их непригодными к дальнейшему использованию и спишет на дрова.
Бывший губернатор Ямайки поднял свою кружку и чокнулся со своими друзьями. Когда они пили, было слышно, как клокочет ром в глотках и плачет за стеной Ангелина, которая подслушала их разговор от первого до последнего слова.
Глава 18
ОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ!
Слух о том, что Натаниэль Фаренгейт возвращается к своему старинному ремеслу, почти мгновенно облетел все большие и малые Антильские острова, вызывая у кого-то страх, но по большей части восторг. Испанцы сразу поняли, что более-менее вольготная жизнь на морях для них, вероятно, заканчивается. Многие из прежних соратников капитана Фаренгейта обрадовались возможности вернуться под сень флага, вызывающего всеобщее уважение. К этому времени настоящее каперство, собственно говоря, выродилось на морях Мэйна, и даже самые отчаянные в прошлом корсары напоминали о своем существовании лишь отдельными мелкими вылазками, если уже не погибли или не были повешены.
Для того чтобы начать такое крупное предприятие, как поход на Санта-Каталану, двух припасенных Хантером судов было явно недостаточно. Поэтому, спустив их на воду и кое-как снарядив, капитан Фаренгейт совершил два рейда с целью захвата других кораблей. Оба рейда получились крайне впечатляющими с флотоводческой точки зрения, и только нежелание уклоняться от прямой сюжетной линии заставляет нас опустить их описание. Эти эпизоды продемонстрировали, что старому морскому волку ничуть не изменил его глазомер и что хватка его совсем не ослабла.
Разумеется, столь блистательное начало лишь усилило эффект от его возвращения. Многие сердца встрепенулись, многие забулдыги, побросав свои привычные таверны, свои рыбные лавки и кожевенные заведения, сбежав с торговых кораблей, направлялись на Ямайку, чтобы попытать счастья под началом вернувшейся знаменитости.
Через три месяца после ухода в отставку губернатора Фаренгейта район Карлайлской бухты да и весь Порт-Ройял превратились в настоящую столицу берегового братства. Никогда до этого столица острова не видела такого количества столь свирепо и живописно выглядящих людей. Конечно, это не могло не сказаться на обстановке в городе. Ибо джентльмены удачи в дни, свободные от несения вахты и исполнения других обязанностей по службе, вели образ жизни, далекий от монашеского. Все трактиры и таверны гремели от их пьянок. И чем меньше оставалось у них денег, тем более шумные затевали они кутежи. Поддерживать порядок в порту и самом городе становилось все труднее, несмотря на наличие большого гарнизона. Короче говоря, пиратское становище очень скоро стало большой обузой для новых властей Ямайки. Кроме того, и в политическом отношении это было тем же властям совершенно не нужно. Очень трудно будет убедить испанское правительство, что губернатор острова ничего не знал о подготовке эскадры, происходившей у него под носом, в трех кабельтовых от стоянки его собственного флота.
Мистер Фортескью, уже успевший вжиться в роль губернатора, тяготился этим соседством все больше, его раздражало очевидное двоевластие в Порт-Ройяле. Чувство благодарности, которое он испытывал в первое время к сэру Фаренгейту за то, что тот освободил ему свое место, испарилось почти мгновенно. Хорошо известно, что людям свойственно раздражаться при виде тех, кто их облагодетельствовал. Мистер Фортескью видел следы присутствия благодетеля на каждом шагу. Каждая пьяная выходка кого-нибудь из подчиненных капитана Фаренгейта воспринималась им как личное оскорбление. Он велел своим подчиненным вести себя пожестче с пиратской ордой. Свое растущее возмущение он изливал в беседах с лордом Ленгли, который тоже относился к создавшейся ситуации хотя и без восторга, но все же с большим пониманием.
— Вы по-прежнему будете утверждать, что он не позволяет себе слишком многого? — ядовито спрашивал мистер Фортескью у высокого лондонского гостя после доклада капитана порта, из которого следовало, что люди капитана Фаренгейта были прошлой ночью зачинщиками сразу трех драк и виновниками одного пожара.
— Вы знаете мой взгляд на этот вопрос, — отвечал лорд Ленгли, — но, я думаю, вам следует проявить терпение.
— Терпение? Но до каких пределов оно должно простираться?! Если пират приставит мне шпагу к горлу, я и тогда должен буду делать вид, что ничего не происходит? — брызжа слюной, вопрошал губернатор.
— Я думаю, вы сгущаете краски.
— Не думаю.
— Через две недели, по моим сведениям, они снимутся, и мы надолго освободимся от несколько обременительного соседства.
— Надеюсь, не только надолго, но и навсегда, — буркнул губернатор.
— Вы желаете ему поражения в этом походе? — удивился лорд Ленгли.
— Клянусь стигматами святой Терезы, еще немного — и я начну ему этого желать.
Вернулся капитан порта и извиняющимся тоном сообщил, что буквально полчаса назад в «Пьяной медузе» произошла драка и капитан Реомюр, этот здоровенный француз с нового корабля сэра Фаренгейта, опасно ранил сержанта портовой охраны.
— Что?! — взревел Фортескью. — Немедленно возьмите усиленный наряд и арестуйте этого негодяя. И доставьте его сюда.
— Осмелюсь доложить…
— И не осмеливайтесь. Выполняйте то, что вам велено!
Капитан порта, козырнув, ушел. Лорд Ленгли налил себе портвейна из квадратной бутылки, стоявшей на столе, и, тихо вздохнув, выпил.
