— И не собираюсь отказываться от своих слов.
— Тогда я не понимаю, почему вы тянете, почему бы нам не обвенчаться прямо завтра?!
Дон Мануэль удивленно откинулся в кресле.
— Вы так стремитесь попасть ко мне в постель?
— Я терпеть вас не могу. И будь моя воля, я бы вас… отравила!
— Тогда я не понимаю, почему вы так спешите.
— Вас это не касается!
— Если бы вы собирались замуж за кого-то другого, меня бы это действительно не касалось.
— Не увиливайте, дон Мануэль, вы собираетесь на мне жениться?
— Да.
— Когда?!
— Поймите, мисс Элен, все, что вы говорите, выглядит, конечно, забавно, но вместе с тем и подозрительно. Куда вы все-таки так спешите?
— Послушайте, дон Мануэль, я согласилась стать вашей женой, но я не соглашалась отвечать на ваши дурацкие вопросы.
— Меня пугают всякого рода странности. Согласитесь, ведь это странно: женщина заявляет мужчине, что он ей отвратителен, но требует при этом, чтобы он поскорее на ней женился.
— Мне все равно, как я выгляжу в ваших глазах, мне нужно только одно — чтобы мы с вами поскорее обвенчались!
— Другими словами, чтобы ваш брат поскорее вышел на свободу?
— Если угодно.
Дон Мануэль встал и поклонился со всей церемонностью, на какую был способен.
— Есть некоторые обстоятельства, мисс, и как только они будут устранены, ваше страстное желание стать моей супругой будет исполнено.
Через полчаса после его ухода явилась Аранта, она вбежала к подруге, даже не сбросив накидки, которую надевала из-за дождя.
— Ну что? — шепотом спросила ее Элен.
Сабина дремала на своей кушетке; после того, как она поняла, кем вскоре станет эта пленная англичанка, Сабина стала терпимее относиться к ее независимому поведению. Не хватало заранее поссориться со своей будущей хозяйкой!
— Вот! — Аранта осторожно достала из-под мокрой накидки небольшой флакон синего стекла. — Аптекарь сказал, что действует мгновенно.
Несколько секунд Элен рассматривала флакон и потом быстро спрятала в ящик своего секретера.
— Он не узнал тебя?
— Нет, — сказала маленькая испанка, раздеваясь, — по крайней мере не подал виду. К тому же я ему так хорошо заплатила, что он…
Элен обняла ее и поцеловала.
— Ах ты моя заговорщица!
Из глаз маленькой испанки сами собой потекли слезы, она ничего не могла с собой поделать.
— А может быть, не нужно этого делать, Элен?
— Нет, нужно.
— Почему?
— По-другому нельзя. Он рисковал из-за меня жизнью, и я должна как минимум отплатить тем же. Все остальное — слова, а значит, ложь.
— Но как же он будет жить? — Аранта шумно всхлипнула. — Зная, что ты умерла из-за него?
— Еще тяжелее ему было бы узнать, что я стала женой другого.
Аранта бессильно села и сложила руки на коленях.
— Может, мне все-таки поговорить с отцом, может быть, можно что-нибудь придумать?
— Не нужно, твой отец слишком болен, он не сможет повлиять на дона Мануэля. Кроме того, после моего согласия на эту помолвку он, наверное, относится ко мне как к вздорной девчонке.
— Значит, никакого другого пути нет?
— Нет. Как только я увижу, что Энтони находится в безопасности, я выпью содержимое этого флакона.
— Скажи, Элен, ты хоть раз целовала его?
— Кого?
— Энтони.
— Только как брата.
Глава 21
БУНТ
Брожение в лагере пиратов продолжалось и становилось тем сильнее, чем дольше длилось безысходное безделье. Оно губительно для дисциплины в любой армии, а для той, которою предводительствовал капитан Фаренгейт, особенно. Стала ощущаться нехватка продовольствия, а пополнить его запасы было невозможно, потому что ту часть острова, где корсары рассчитывали производить фуражировки, отрезала от них армия дона Диего. Одноглазый испанец не решался больше соваться в открытое сражение с корсарами. О победе он, конечно, мечтал, но все же не любой ценой.
И Доусон, и Хантер, и Болл, и Реомюр, и другие офицеры, относившиеся к капитану Фаренгейту с особым уважением, постоянно извещали его о нарастающем недовольстве. Командир реагировал на их слова, как им казалось, совершенно неадекватно. Другими словами, никак не реагировал. Это их смущало, они не знали, как им вести себя с подчиненными.
— Нам не вырваться из этой мышеловки! — вопил Длуги.
— Я бывал с Натаниэлем и не в таких переделках, и он всегда находил выход, — увещевал его Хантер, — найдет и сейчас.
— Тогда — это не сейчас, ты не будешь сыт сегодня обедом, который съел вчера.
— Не все, как ты, живут только сегодняшним днем.
— Это все слова, Хантер, слова, а нам нужно делать что-то, чтобы выжить, а ты предлагаешь предаваться приятным воспоминаниям.
Чем дальше, тем труднее было возражать подобного рода демагогам.
— Командира, который уходит от исполнения своих обязанностей, принято переизбирать по законам берегового братства, — рвал на себе рубаху Робсон.
— Неужели ты думаешь, что если ничего не сможет придумать капитан Фаренгейт, то нам поможет капитан Робсон? — иронически спрашивал Доусон.
— Я не про себя говорю.
— Ну, не ты, так Длуги. Посмотрю я на вас, ребята, когда вы выберете кого-нибудь из них начальником, — обращался «проповедник» к собравшимся пиратам. Но, против его ожиданий, его слова не вызывали взрывов хохота.
— Через неделю мы начнем пухнуть с голоду, и испанцам не придется даже тратить на нас пороху, — в один голос кричали Длуги и Робсон.
— Когда мы возьмем Санта-Каталану, там будет вволю жратвы и выпивки, — заявил Болл. Его слова вызвали в толпе собравшихся только глухой ропот. И Болл стушевался, впервые, может быть, в своей жизни. Дело было в том, что ни он, ни его друзья в глубине души не верили в то, что говорили. Им самим положение представлялось совершенно безнадежным. Зажатые между двумя испанскими армиями, лишенные каких бы то ни было плавучих средств, то есть лишенные даже возможности просто-напросто сбежать, — на что они могли рассчитывать?! Еще день-два, может быть, три, и если бы кто-то из испанских начальников предложил корсарам более-менее сносные условия сдачи, они бы дрогнули и раскололись. Кое-кто, особенно из новичков, поверил бы вражеским обещаниям. Только люди бывалые, постаревшие на морях Мэйна, знали, что испанцы в отношениях с пиратами никогда не считают себя связанными словом. Так что обещать они могут им все что угодно.
