– Саша, объясни ему, что папа очень много внимания уделял вопросам безопасности. Я слышала его разговоры по телефону, и у меня такое впечатление, что он не считал свой метод абсолютно надежным.
Майор перевел это профессору, после чего они свернули с основной дороги на узкую горбатую бетонку, уводящую в совершенную черноту без единого проблеска света впереди.
Профессор отнесся к предупреждению философски:
– Работа с абсолютным топливом не может быть абсолютно безопасной.
Территория филиала была огорожена высокой кирпичной стеной, по верху которой торчали кривые ржавые штыри.
– Объект стратегического назначения, – усмехнулся майор. – Как мы внутрь-то попадем?
Профессор, не отвечая, подошел к железным воротам и начал пинать их носком ботинка, пока с той стороны не раздался недовольный прокуренный голос:
– Кто там?
– Петрович, открывай.
«Почему-то всех старых вахтеров на свете зовут Петровичами», – подумал майор.
Послышалось лязганье железа, одна створка ворот приотворилась, и в образовавшейся щели появилась заспанная неприбранная физиономия с потухшей папиросой во рту. Типичный Петрович. Единственное, что было необычно, – спиртным от него не пахло.
– Сидор Иваныч, ведь сами знаете, что не велено. Только вместе с Виталием Иванычем.
Лапузин сердито отмахнулся:
– Знаю, помню, но сейчас особый случай, дай пройти, время дорого.
– А это что за люди?
– Они будут мне помогать. Ассистенты. Продолжая что-то недовольно бормотать, вахтер пропустил ночную делегацию на территорию.
Джоан хотела было заговорить с майором, но тот прижал палец к губам: совсем не обязательно Петровичу знать, что среди ассистентов профессора есть иностранцы.
– Мы договорились с братом заморозить работы в Калинове, пока он с людьми Винглинского рекламирует изобретение в Америке. Но случай действительно особенный. Думаю, Виталик меня извинит.
Они продвигались по темной захламленной территории, спотыкаясь о внезапные рельсы, но профессор, было понятно, хорошо ориентировался даже при таком освещении.
– Извините, что спрашиваю, – обратился к нему майор, – вы полностью находитесь на обеспечении Винглинского?
– Да, он очень серьезно вошел в ситуацию. Западная пресса вообще воспринимает его в основном именно как куратора проекта «чистая сила». Шумиха жуткая. Кто-то высмеивает, но есть и такие, которые пророчат начало новой энергетической эры. Винглинский вложил в проект много денег и свое имя, но я, при всей моей благодарности, буду только рад, если государство приватизирует установку и саму идею. Такая сила в руках у частника – это опасно.
Наконец профессор остановился.
– Пришли, Сидор Иванович?
– Да. Тут нужны сразу три ключа, и они у меня есть. Ворота ангара отворялись с недовольным скрипом.
– Сейчас я включу свет.
Щелкнул рубильник, под потолком началось припадочное вспыхивание люминесцентных ламп. Пахло пылью, старым железом, какой-то производственной тоской. В неосвещенных углах мерещились черти техники.
Профессор деловито руководил. Показал, куда поставить чемодан.
– Вы мне поможете, товарищ майор?
– Разумеется, если смогу.
– Тут все довольно просто. С работой гаечного ключа знакомы?
Джоан стояла в стороне, поглядывая вокруг. Все происходящее казалось ей кинофильмом, в котором она не героиня, а всего лишь зрительница, случайно попавшая в кадр. Немного успокаивало то, что с одним из главных героев у нее особенные отношения. Она была уверена: он ее не бросит. Майор в горячке работы по сборке лапузинской установки то и дело улучал момент, чтобы подбодрить возлюбленную нежным взглядом.
– Вы тут заканчивайте. Нужно просто дойти до края, последовательно подвинчивая эти колпачки. А я – в лабораторию, смешаю реактивы по новой схеме.
Лаборатория располагалась за высокой стеклянной стеной, через которую, когда профессор зажег там свет, начали смутно просвечивать какие-то штативы и бутыли. Лязгнула дверь открываемого железного ящика.
Вид российского научного центра нисколько не удивлял Джоан – спасибо фильму «Апокалипсис». После него она намертво уверовала, что даже в самых тонких научных областях русские работают в основном с помощью кувалды.
– Все, я закончил, профессор.
– Пройдитесь еще раз, затяните потуже, это важно.
Вскоре Лапузин появился в респираторе и с двумя высокими толстыми колбами. В одной было что-то прозрачное, в другой дымящееся. Профессор сделал знак майору дымящейся колбой: заканчивайте работу и уходите. Туда, туда, – энергично показывал он в сторону какой-то железной двери.
– Пошли, – сказал Елагин Джоан.
– Я вижу, он понимает, что эксперимент опасен. Может, лучше не рисковать?
Майор посмотрел на профессора.
– Мне кажется, спорить с ним бесполезно. Кроме того, я уверен: он лучше нас знает, какова степень опасности.
Они удалились в маленькую комнату с одним круглым столом, одним стулом и одной небольшой лампочкой без абажура под потолком. Окончания эксперимента, который, возможно, перевернет всю жизнь человечества, пришлось ждать в этих непрезентабельных условиях. У стены стоял еще небольшой шкаф с шеренгой картонных папок. На корешках были какие-то надписи. Рядом лежали старые выпуски журнала «Природа» и «Охота и охотничье хозяйство». Вот и все интеллектуальное обеспечение эпохального энергетического прорыва.
– Как ты думаешь, нам долго придется ждать? – спросила Джоан.
– Какое это имеет значение, – ответил майор, подходя к девушке вплотную и опуская ладони на ее нежные плечи.
Они целовались долго, но даже остро влюбленным интересно понаблюдать за человеком, совершающим мировой открытие. Майор чуть приоткрыл дверь.
Установка запустилась с тихим, почти мелодическим свистом, похожим на тот, что издал Лапузин у себя на квартире, расшифровав содержание американского диска. Через секунду профессор умчался в химический отсек и почти мгновенно вернулся с еще одной колбой, в которой опять что-то дымилось. Было полное ощущение, что происходит алхимический шабаш. Лапузин обходил свою «черепаху» кругом, что-то нажимал, подкручивал, прикладывал ухо к ее боку. Нельзя было понять, доволен он происходящим или нет, потому что респиратор скрывал выражение лица.
– Мой папа всегда производил испытания в термическом костюме, – заметила Джоан.
Майор не знал, что ей ответить.
Установка сменила тип свиста – он стал выше и прерывистее. Лапузин повернулся к двери, за которой находились его спутники, и поднял торжествующим жестом одну из пенящихся колб, как будто это был бокал шампанского.
