Брови Сергея Яновича поползли вверх:
– Для чего ему это? Майору.
– Я же говорю – патриот отечества. За державу обидно. Личный враг Голодина. Готов на все, лишь бы помешать его выходу во второй тур. А вы же помните – позавчера Голодин разорялся о генофонде нации, изобретательности русского мужика и несколько раз пообещал сильносильно помочь отечественным провинциальным умам с разработкой «чистой силы», к которой протянулись уже иноземные лапы.
– Да слышал я всю эту чушь!
– Расчет прост, но неплох. Удар по Нине – а она очень сейчас рейтинговая девушка, даже на удивление. Удар по отцу, удар по всей их концепции.
Винглинский искоса поглядел на помощника.
– Почему по «их» концепции, это ведь и наша концепция, все так думают.
– Если хотите знать мое мнение, Сергей Янович…
– Нет, не хочу. А хочу, чтобы ты организовал мне встречу с майором. Аккуратно организовал. Не дай бог с ним что-нибудь случится. Думаю, эти страховочные кассеты не блеф.
– Как скажете, Сергей Янович.
Глава сорок седьмая
Тротиловый эквивалент
Предвыборный штаб Голодина и особняк Танкера
Нина сидела в кресле, Андрей Андреевич стоял с чашкой чая у нее за спиной. Капустин расположился с указкой у карты Московской области. Вернее, одного из участков, изображенного в очень крупном масштабе. Еще правильнее было бы сказать, что это не карта, а схема. Начальник службы безопасности только что закончил свою речь. Довольно длинную и подробную. И было очевидно, что слушателям изложенное им под видом плана предстоящей провокации общественного сознания России совершенно не понравилось.
– Чепуха, и опасная чепуха. На какой же скорости надо будет рулить второму шоферу, чтобы успеть к месту с минимальным опозданием?
– Придется немного рискнуть, совсем немного.
– А вот этого я и не желаю, – отрезал Голодин. – Без риска, как я понимаю, этот план вообще трудноосуществим. Без риска мы, извините, рискуем оказаться в совершенно идиотской ситуации. Будет большой позор, а не большой рейтинг. – Отец посмотрел на дочь. – Согласись, Нина: чушь какая-то. Слеплено кое-как, а отвечать придется мне или, не дай бог, тебе, если водилы напортачат. А если первая машина все же загорится? Что тогда вообще ей делать, а? – Голодин вновь отнесся к своему помощнику. – Ведь никто не может гарантировать обратное, я правильно понял?
– Этот план не годится, – сказала Нина.
– Правильно, – поощрительно кивнул отец.
– Нужен другой план.
– Какой еще другой?
– Я согласна с тобой: слишком большой риск. Но не для меня, а для успеха акции. Если кто-нибудь заподозрит подделку, это так раздуют, что нам уже ни за что не отмыться.
Андрей Андреевич, прекрасно знавший свою дочь, осторожно поставил чашку на стол, готовясь к чему-то очень неприятному.
– Тогда уж говори сразу. Не томи.
Нина посмотрела на Капустина, тот отвернулся.
– Только учти, папа, я сама до этого дошла, никто меня не обрабатывал, не уговаривал.
– Да говори же!
– Надо взрывать не подставную машину, а меня. Голодин помотал головой, но кошмарные слова не рассеялись.
– Надо только точно, очень точно рассчитать количество взрывчатки, чтобы и грохоту было много, и мы с шофером не пострадали. Твой бронированный «Мерседес» отлично подойдет. Надеюсь, ради такого дела ты его не пожалеешь. И потом, если подрывать осторожно, он не очень-то и пострадает.
Андрей Андреевич молчал.
– Ну посуди сам. Какой еще есть или может быть другой способ? За мной теперь болтаются «хвосты» не хуже чем за тобой самим. Жизнь как под микроскопом. Нужно быть Игорем Кио, чтобы на глазах у всех этих наблюдателей произвести манипуляцию, про которую говорил Кирилл. Он честно старается придумать что-нибудь такое, чтобы не очень тебя расстраивать, но ты же видишь: ничего не получается с этими выдумками. В нашем деле главное – реализм, тебе ли не знать!
Кандидат в президенты взял со стола только что поставленную туда чашку, глотнул холодненького чайку.
– Ладно, дочь, я не стану говорить о технике дела.
– Да что тут такого? Березовского взрывали, Шеварднадзе взрывали. Так их же всерьез, а они живехоньки. Здесь же будет всего лишь натуралистичная имитация.
– Так вот, я не буду говорить о технике дела. Меня занимает другое – моральная сторона вопроса.
Нина удивленно поглядела на папочку. Постоянно вращаясь в избирательном штабе, организуя предвыборные акции, активно участвуя в разработке новых динамичных идей, она, конечно, многое поняла и постигла скрытые механизмы работы папиной команды. Но такова уж логика втягивания в дело: пока ты стоишь вовне, ты способен видеть его реальные плюсы и минусы, его достоинства и грязь, попав же внутрь, став частью общей большой машины, неизбежно меняешь угол зрения. Для Нины успех предприятия, азарт соревнования затмили все прочее. И она искренне удивилась, услышав слова отца о моральной стороне вопроса.
– Я не поняла.
Капустин тоже удивился и искоса поглядел в сторону хозяина: что это с ним?
– Помнишь, я тебя в детстве учил, что обманывать нехорошо?
– Помню.
– Но сейчас вы с Капустиным задумали самый натуральный обман.
– Но сейчас уже не детство. Мы воюем по законам, которые нам навязали. Приход к власти – это единственный способ расплатиться потом с избирателями за преувеличения и натяжки, допущенные во время предвыборной кампании.
Голодин опять поставил чашку на стол. И спросил неприятным голосом:
– Ты в это веришь, Нина?
– Я же в твоем избирательном штабе, а не Кащея Бессмертного. Я же знаю – ты хочешь людям и стране хорошего.
Голодин развернулся и вышел, оставив после себя огромное недоумение.
– Что это он? – спросила Нина Капустина.
– Думаю, ничего страшного. Андрей Андреевич не уедет в Оптину пустынь. Так выражается его боязнь за тебя.
– Вот и нашлась для тебя работенка, – услышал капитан Захаров в трубке голос, которого бы не желал слышать больше никогда. – Приезжай ко мне. Сегодня приезжай.
Капитан Захаров совершенно запутался и теперь даже наедине с собой не мог определить своего положения в мире районной политики. Кому он друг, кому враг, кому хочет помогать, а кому – навредить. У зэков есть термин для обозначения такого положения человека в лагерной иерархии – «один на льдине». Захаров был сам за себя, но парадокс заключался в том, что всем окружающим он был должен. Все имели право рассчитывать на его лояльность, ибо всем он дал к этому повод. Сергей Янович Винглинский уже, наверное, потерял счет своим претензиям к неумелому работничку, а так уж устроены эти люди, что счет они рано или поздно предъявляют. Шинкарь вел себя соответственно – помыкал, хамил, втаптывал в грязь, но не добивал, что означало: нет команды сверху. У Винглинского другие в настоящий момент заботы, и не до капитанских грехов ему ныне.
