— Потому что это английский номер. Журнал попадет в посольство.
— Да бросьте вы. Они что, прочтут?
— И прочтут, и обидятся.
— Ну и плевать.
— Это приказ?
— Приказ.
— Ладно, я оставлю фактическую часть заметки, но сниму оценочную.
Дир Сергеевич махнул рукой.
Вплыла в кабинет Ника с подносом.
— Ваш чай, Дир Сергеевич.
— Я просил кофе.
— Английский номер, — хохотнула, выходя из кабинета, Марина Валерьевна.
Даже очередная безмозглость секретарши не вывела главного редактора из себя. У него заготовлено еще одно развлечение на сегодня — набрали статью про Диканьку.
12
Майор Елагин поднял трубку и набрал номер, дождался, когда на том конце ответили. Несколько раз громко вздохнул в телефон и нажал на рычаг. Эту операцию он проделал три раза подряд. Потом стал ждать. Ждать пришлось, как он и предполагал, недолго.
— Александр Иванович!
— Да, это я, Клавдия Владимировна.
— Вы не могли бы ко мне приехать?
— А что случилось?
— Мне тревожно.
Мать Аскольда и Дира рассказала о трех таинственных, даже можно сказать, подозрительных звонках.
Майор тут же выехал. Ему не сиделось без дела, невозможность повлиять на темп расследования раздражала. Он решил зайти проблеме в тыл, вдруг там отыщется что–нибудь питательное. Не совсем, конечно, было хорошо играть на страхах пожилой женщины, но в конце концов это же в ее собственных интересах. Проще говоря, он надеялся выудить какую–нибудь полезную информацию из омута семейной жизни господ Мозгалевых. Может, старушка проговорится и станет хотя бы отчасти понятно, из какой психологической червоточины растет дрянной цветок антиукраинской ненависти «наследника». Ну убили бандеровцы отца, ну прихватили сейчас брата, но это далеко не объяснение реальной, предметной мстительности. Нужно еще что–то.
— Не волнуйтесь, Клавдия Владимировна, ваш дом под постоянным наблюдением, и вам ничто не угрожает, — позвонил он с дороги. Чем дольше он размышлял в этом направлении, тем более вероятным казалось ему, что история с похищением замешана не только на украинской корысти, но и на семейной психологии Мозгалевых. И это — к сожалению. Семейные истории запутаннее кредитных. Взломать родовой комплекс труднее, чем сейф. Лучше бы обойтись без привлечения этих стихий к расследованию. Но может статься, что без этого не обойтись. Только удастся ли разговорить старушку? Прежде всего — максимальная деликатность. Ни старшему, ни младшему брату не понравится вторжение на заповедную территорию даже их собственной службы безопасности.
Входя в квартиру Клавдии Владимировны, майор не был уверен, что делает верный шаг.
Мать братьев Мозгалевых жила в чистенькой двухкомнатной квартирке, обставленной скромной, но приличной гэдээровской мебелью, только холодильник явно выбивался своим шведским происхождением из общего стиля. Клавдия Владимировна была еще крепкой женщиной и не захотела, чтобы ей нанимали прислугу.
С майором она была знакома чуть ли не с первого дня его работы в фирме. Она была представлена ему как подохранный объект номер один. И прониклась к нему мгновенным доверием. Звонила по всяким поводам, даже несущественным. Александр Иванович соответствовал, всегда был предупредителен и терпелив. Было слишком понятно, как трепетно относится шеф к своей мамаше.
Клавдия Владимировна достала из холодильника стеклянный кувшинчик со свежевыжатым соком. Забота о здоровье. Поговорили сразу же о подозрительных звонках. Госпожа Мозгалева понемногу успокаивалась и постепенно принимала версию начальника службы безопасности.
— Так вы думаете, Александр Иванович, что это случайность? Кто–то просто ошибся? Но почему три раза?
— Человеку дали неправильный номер. В первый раз он подумал, что просто неправильно набрал. Во второй — решил, что ошибся тот, с чьих слов он записывал цифры. Третий раз — просто для контроля. Бог троицу любит.
Старушка кивнула:
— Вы не сердитесь, Александр Иванович, что я вас отрываю, но мне вообще последнее время как–то тревожно.
— Да–а? И с чем это связано?
— Сны всякие, как ни прикину, все к беде.
Майор понимающе поджал губы:
— Да, сны иногда…
По всему было видно, что собеседница изготовилась, чтобы приступить к изложению ночных видений, майор испуганно ее перебил:
— Но вам ведь не привыкать, Клавдия Владимировна.
— Что вы имеете в виду?
Майор секунду помедлил, еще можно было остановиться, походить кругами вокруг темы. А, будь как будет.
— Мне рассказывали… Вы прожили богатую тревогами жизнь. Вместе с мужем… лесные братья, бандеровцы…
Она улыбнулась с грустным достоинством. Встала, вышла из комнаты и вернулась с альбомом. Майор тихо про себя простонал. Еще неизвестно, что тоскливее: слушать чужие сны или рассматривать чужие семейные альбомы. Но надо — значит надо.
— Это начало пятидесятых, я совсем еще девчонка.
Действительно, девчонка. Худенькая, талия осы, платье в поперечную полоску, на голове волосяной крендель, в руке портфель — учителка.
— А это Сережа.
Лейтенант. Вряд ли выше среднего роста, но спортивного, решительного вида.
— На турнике, он был во всем спортсмен. Гранату метал, с гантелями…
По пояс обнажен — форма одежды номер три. Вокруг друзья–товарищи. Все улыбаются. Соревнования.
— А это что за место?
— Дубно. Это виды нашего местечка. Улочки такие, видите, кривые. Но всегда чисто. На крыше у всех черепица. Хозяйственный народ. Улицы все в горку, потому что местечко на склоне.
— Здесь, простите меня, убили Сергея, забыл как по батюшке?
Клавдия Владимировна просто, почти безучастно кивнула. И отчества своего покойного мужа не сообщила.
— Да. За этим домом, тут шил портной и прачечная была. Если спуститься вниз — ручей и мельница. И сарай для сена. его, Сережу, и нашли там. Хотели еще сарай сжечь, но сено не загорелось. Странно, да? Сено…
Елагин решил еще чуть–чуть продвинуться, кажется, хозяйка не держит эти переживания под замком.
— Извините меня еще раз…
— Спрашивайте.
— А за что убили вашего мужа?
— За любовь.
— То есть?!
— Да все просто, хотя и стыдно. — Хозяйка вздохнула. — Я была молодая, веселая. Учительница. Песни пела не хуже местных, а уж они спивали!.. И на танцы ходила. Молодость! У них скрипка, аккордеон. Ну и пляшем. И глянулась я одному местному хлопцу. Красавец, усы скобой, на дудке играет, воротник расшитый… А уж как он меня любил… Сережа прознал и сказал, что застрелит, у него же был пистолет. Уж не знаю, как там и что, но нашли мертвым Сережу у сенного сарая, что подле ручья. И вилы… Его вилами… Ихних, местных, похватали человек несколько, еще бы — убийство офицера, хотя никто и не видал. Осудили. Одного этого парня. Но дали не срок, а, говорили, расстрел. Мы скоро съехали оттуда — в Ковров, а после уж в Челябинск. Жить там было никак больше нельзя. Опасно. На рынке мне в лицо молоко плескали. Жилось представьте себе как. Двое уже потом детей, пенсия за отца. Один в сад, другой в ясли, а сама в школу.
