— А если в прессу, на телевидение?
— Боюсь, это не поможет.
— Почему?
— Обвинение будет слишком абстрактным, бездоказательным, такой обвинитель будет выглядеть параноиком. Нельзя и даже вредно оскорблять целое государство, особенно не имея на руках фактов. Ехидно посмеются над нами, только и всего. Реально что–то сделать можно, лишь работая по скрытым каналам.
— Так работайте!!!
Майор вежливо улыбнулся.
— Вот допьем чай, и я сразу начну.
— Не смейте на меня сердиться! И вы должны поговорить с Митей.
— О чем?!
— О разводе, дорогой, о разводе! Внушите ему мысль, что это катастрофа. Прежде всего для него.
— Я постараюсь.
Майор уже собирался встать, полагая, что неприятный разговор закончен, но вдруг понял, что собеседница считает иначе. Она потопила в чашке чая еще один крекер, потом еще один. Как будто пыталась похоронить под хлебными плитками источник какого–то неприятного сомнения.
— Что–то еще, Светлана Владимировна?
— Нет, тут что–то не так.
Майор насторожился.
Мадам Мозгалева подняла на него свои прозрачные, широко округленные глаза старой куклы:
— Не сходится.
— Прошу прощения…
— Или у этой девицы железные нервы, или она действовала под чьим–то руководством.
Майор отхлебнул деревянного чая, решив пока помалкивать.
— Что она из себя представляет? Вы ее видели, Александр Иванович?
— Вы уже спрашивали. Пару раз я ее видел, мельком. Я уже говорил: молодка как молодка. Свежая, чуть заторможенная. Кровь с молоком. Подвернулся шанс перебраться из захолустья в столицу. Не думаю, что она искренне увлеклась Диром Сергеевичем.
— Если бы вы стали утверждать обратное, я бы решила, что вся эта комбинация — ваших рук дело.
Майор грустно улыбнулся:
— Но вы же знаете, Светлана Владимировна, не так уж и важно, как начинаются такие истории, повернуться они могут как угодно.
Госпожа декан закончила загрузку своей чашки, чай начал выливаться на блюдце.
— Вам не кажется, что она зомби, а, Александр Иванович?
— Слишком, по–моему, экстравагантное предположение.
Светлана Владимировна махнула на него пухлой барской ручкой и села к столу боком.
— Кто–то ее ведет, и этот кто–то мне ответит, когда все выяснится. А вас я попрошу сделать свою часть работы. Втолкуйте Мите, что одно дело загул и совсем другое — развод.
И ушла.
6
Но неприятности на этом не закончились. С интервалом в несколько минут до него дорвались Патолин, Нина Ивановна, Тамара и Кляев. Больше всего повезло последнему. Елагин решил отступить и выдать ему некую сумму для отправки экспедиции в Гондвану. Тем самым он как бы сокращал слишком растянутую линию обороны против наступающего хаоса. Нестор Икарович принял деньги с таким видом, как будто и не сомневался, что это рано или поздно произойдет. Радушно звал в гости, утверждал, что Александр Иванович обязательно воспользуется этим приглашением, ибо края «там воздушные и мистические».
Уже выключив телефон, Елагин длинно выругался.
Тамара жаловалась, что Сережу отказываются принимать в школу, «он так тянется к учебе».
— Хорошо, я разберусь с этим на следующей неделе.
— Извини, Саша, зачем ждать до следующей недели, заедь сейчас.
— Нет.
— Почему? Тебе все равно, будет учиться твой сын или будет шляться по улицам?
— Во–первых, потому, что я на другом конце Москвы!
— Но у тебя же машина.
— Машина не вертолет. И потом, сейчас уже половина пятого.
— Ну и что, рабочий день.
— Половина пятого и пятница.
Тамара хлюпнула носом:
— Ты хочешь сказать, что я дура и не понимаю…
— Я хочу сказать, что займусь этим на следующей неделе.
Патолина подхватили у Киевского вокзала, он еще не заезжал домой, погрузившись рядом с шефом, извинился за свой несвежий вид.
— Вася, подыми стеклышко.
— Есть, Александр Иванович.
Стекло выползло бесшумно, перекрывая салон звуконепроницаемой стенкой. Патолин массировал виски и глаза. Он отсутствовал три дня, и все эти три дня почти не спал. Если поездка майора на Украину отняла меньше суток, то помощнику пришлось покататься по территории бывшего СССР. Был на его пути Ковров, Белгород (родственники Мозгалевых), Челябинск.
— Устали, Игорь?
— Немного.
Елагин молчал, давая сотруднику собраться с формулировками. Судя по всему, что–то он там накопал на западенских и уральских территориях.
— Как и следовало ожидать, история Клавдии Владимировны не дает подлинной картины происшествия. Янина Ивановна Гирнык, сестра Сашкá Гирныка, утверждает, что не брат ее был влюблен в жену капитана Мозгалева, а, наоборот, она в него.
— Я это подозревал с самого начала.
— Мне кажется, Александр Иванович, врут, вернее сказать, сочиняют обе старушки. Один старческий маразм против другого.
— Как всегда, правда лежит где–то посередине или даже хуже — ее вообще нет.
Патолин медленно кивнул тускло поблескивающей головой. При этом освещении могло показаться, что он не белобрыс, а сед.
— Мы исходили, Александр Иванович, из того, что у них, у жены капитана и этого Сашко, был роман, и не важно, с чьей стороны было более сильное чувство. Важно для нас было то, что Дир Сергеевич может являться сыном Александра Гирныка.
— Ну и?
— То есть у Дира Сергеевича отец украинец. Это должно было смягчить его позицию в отношении…
— Я понял, понял. что показали документы?
Патолин достал из своего дипломата стопку разноцветных разноформатных бумажек.
— Перерыть пришлось уйму всяких бумаг. Родился Дир Сергеевич не в Дубно и не в Челябинске, а в Коврове. Родился он в июле шестьдесят шестого, беременность была полноценная, девять месяцев, а значит, зачатие произошло примерно через полмесяца–месяц после того, как Александра Гирныка взяли под стражу. Он не мог быть отцом Дира Сергеевича.
Майор взял в руки и взвесил стопку бумажек.
— Тут и показания белгородской родни, тетка Клавдии Владимировны приезжала в Ковров на роды младшего, Дира. Кстати, они все его зовут Дима, а не Дир и не Митя.
— Получается, Игорь, вы съездили зря. То есть, конечно, не зря. Я благодарен за работу. Теперь мы можем спокойно отказаться от версии, что наш герой наполовину украинец.
