Дир Сергеевич разлепил веки правого глаза и поглядел на циферблат часов, висевших напротив на стене. Длинная секундная стрелка, дергаясь, перепрыгивала от деления к делению, как будто последняя живая нога от уничтоженного громадного паука. Образ вычурный, но он не оставлял сознания «наследника». Стрелка едва перемещалась, и казалось, будто каждое ее движение может оказаться последним. Секунд восемь или одиннадцать Дир Сергеевич терпел эти судороги времени. А потом взорвался страшной мыслью — два часа!!! Это же целая рота циферблатов, как можно вытерпеть, пока паучья нога ощупает каждый из них!
Дир Сергеевич сел в кровати. Надо хотя бы позвонить!
Мобильный телефон, как всегда в пиковых случаях, сначала долго прятался в складках реальности, а потом отказал в помощи. Абонент, разумеется, был недоступен. ну что ж, у цивилизации есть и другие средства — не только телефоны, но и автомобили. Через неполную паучью минуту Дир Сергеевич уже мчался в Братеево, непрерывно тыча пальцем в клавиатуру глухонемого прибора связи.
Водитель, видимо чувствуя состояние шефа, рулил рискованно и лихо, обгонял все, что попадалось по дороге, равнодушно сносил немые проклятия, что летели вслед от униженных его экстремальным вождением простых, ни в кого не влюбленных автомобилистов.
Когда они вкатили в пространство вертикально стремящегося микрорайона, Дир Сергеевич ахнул:
— Я забыл номер дома!
— Здесь, — сказал водитель, тормозя возле ничем не выделяющегося подъезда. И добавил вслед рванувшемуся наружу хозяину: — Десятый этаж.
Лифт составлял вместе с телефоном ось бытового зла. Не работал. Дыхание главного редактора и без того клокотало в груди, а при направленном вертикально вверх спринте ему не суждено было успокоиться. Взбираясь на гулкую голгофу, дыша волнующими запахами незавершенной стройки, Дир Сергеевич уговаривал себя успокоиться. Сейчас его больше всего волновала мысль не о бешено колотящемся сердце, а о том, что Наташа уже уехала домой. Так и не включив телефона. И судьбоносный сладостный скандал тем самым отложится еще на несколько часов.
После седьмого этажа Дир Сергеевич все же сумел овладеть своими чувствами настолько, что они начали подчиняться требованиям здравого смысла. Он снизил скорость бега — не надо, чтобы Наташа увидела его таким запыхавшимся и возбужденным. Лучше приблизиться к ней со спокойной улыбочкой и всепонимающим сиянием в умных глазах. Не атака с упреками наперевес, а приглашение к задушевному разговору, а потом приласкать всепрощающей ладонью по теплой восковой голове, вздрагивающей от благодарных рыданий.
Дом был еще не заселен, и поэтому никто не встретился Диру Сергеевичу на лестничной дороге.
Вот он, десятый этаж.
Надо постоять, надо постоять минут несколько, насильственно успокаивая дыхание. Не хватало только сейчас какой–нибудь стенокардической каверзы. Дышать надо тише, а то небось все слышно в гулких пустых квартирах. Кстати, этаж десятый, а квартира? Их на лестничной клетке три.
Дир Сергеевич повернулся вокруг своей оси. У всех дверей одинаково необжитой вид. Тише, дыхание, тише! За какой–то из них вьет гнездо себе Наташа. Чу! Звук! Звуки! Из–за той, несомненно, железной двери. Подслушивать нехорошо, но необходимо. Приставным, боковым шагом — так проявлялось не полностью подавленное смущение — Дир Сергеевич приблизил свое ухо к стальной створке, работавшей в силу каких–то своих физических свойств великолепной мембраной. Слышно было все очень отчетливо, и чей там слышался голос, сомнений не вызывало.
11
— Скорее, Вася, скорее! — повторял майор каждые две–три минуты. — Может, еще успеем.
Водитель его машины работал еще агрессивнее, чем тот, что вез в то же самое Братеево Дира Сергеевича.
Отвалившись в угол салона, майор устало поглядел на Патолина. Тот сидел в профиль к шефу и молчал. Он только что во второй раз пересказал шефу свой разговор с господином Конопелько, который он провел по приказу майора, занятого на заседании совета. Майор не переставал хрипеть от ярости.
— Старый черт, ну никак не понимаю, почему он сразу меня не предупредил!
— Понятная деревенская стыдливость, — сказал Патолин, не поворачивая головы.
— Вот почему он на это пошел, теперь–то все понятно, теперь–то все выстраивается в непротиворечивую конструкцию. Меньшим позором перебить больший!
— Что–то вроде того, — кивнул помощник. — Кроме того, меньший позор, что называется, не под носом, а на выезде. И есть шанс все завершить законным браком. Как отца, его понять можно. Кроме того, как он говорит, у него голова шла кругом. Ведь ситуация у них вспыхнула как порох. Пролетела искра — и ага. ну этого, как его, били оглоблей, сам Иван Тарасович ребро или два ему сломал. Еле ноги унес. Наташу накачали таблетками, она на какое–то время вроде как пришла в себя. Ну и когда вы приехали, она пребывала в состоянии что воля, что неволя — все равно! Хоть в омут, хоть в Москву!
— Отсюда и ее убийственное хладнокровие.
— Конечно.
Майор тяжело вздохнул. А потом еще тяжелее.
— Даже страшно представить, что будет с Диром.
Вздохнул даже Патолин, хотя было неясно, откуда в его плоской груди место для воздуха.
— Остается надеяться, что мы успеем раньше и как–то разрулим, Александр Иваныч.
— Пока едем — будем надеяться, а вот что делать, когда приедем и увидим, что надеяться не на что?
Помощник счел вопрос риторическим. Майор размышлял вслух.
— Самый худший вариант — меня сразу выгонят. Переживать в тишине он не умеет. Кинется извиняться перед мусульманами. Хорошо, если въедет в запой. Вся надежда на запой. У нас, кстати, есть с собой коньяк? Да есть, знаю. Если сразу же накачать его как следует и поддерживать в нужном состоянии, у нас, возможно, появится время раскрутить историю с Бурдой и Рыбаком. Уверен, они что–то там унюхали. Ведь это именно Бурду тогда кинули на три тысячи с адресом колонии.
— Я тогда еще не работал.
— Так вот я и восстанавливаю картину для совместного рассматривания. Какой–то непонятный человек в прокуратуре дал нашему Валерию Игоревичу направление: следственный изолятор на Полтавщине. Якобы там и сидит Аскольд. Это с самого начала выглядело как глупая шутка. Зачем человека тащить из Киева в Полтаву?! Но мы стояли на ушах, где уж нам было соображать трезво! Хотя именно в этом наша работа.
— Я знаю, Бурду обманули.
— Еще как, Игорь, еще как. Никакого изолятора — женская колония. Растворился.
— Надо было того парня прихватывать с собой, Александр Иванович.
— Это кто, Бурда бы прихватил?!
— Тут два объяснения, Александр Иванович. Или киевские чувствовали себя очень уверенно, даже позволили себе покуражиться. Решили задавить психологически — мол, не лезьте, ребята, слишком высокий забор.
