Толстый, мягкий, усталый доктор отложил бумаги, когда они вошли. Он был уже осведомлен о важности пациента.
— Ну что я могу сказать… Жизни, оказывается, уже ничто вроде бы не угрожает. Промывание желудка и все, что нужно, уже сделано. Сейчас больной спит, и проспит, видимо, до утра.
— Это самоубийство? — напрямик спросил майор.
— Это попытка самоубийства.
— Случайная передозировка?
— Исключено. Два полных блистера. Интеллигентный больной, ни капли алкоголя в крови.
— То есть попытка удалась бы, если бы не промывание?
— Да.
— То есть он… Хорошо. Он что–нибудь сказал, я имею в виду — может быть, бредил?
Доктор трагически поднял густые брови:
— Только мычал и хрипел. Идентифицировать эти звуки не представляется возможным.
— Дочь? Что рассказывает дочь?
— А вы с ней сами можете поговорить. Она пьет чай на посту с медсестрами. Ей самой нужна была помощь.
— Спасибо. — Майор полез в карман.
Доктор улыбнулся:
— Со мной уже рассчитались.
Елагин сделал шаг к выходу.
— Так вы говорите, он проспит до завтра?
— Как минимум. Все, что нужно сделать для него, будет, разумеется, сделано.
Майор с Патолиным вышли в коридор.
— Какая–то совсем дурная история. Конрад Эрнстович — и вдруг такое. У меня пока никаких версий. Может быть, семейное?
— Сейчас узнаем. Где тут пост?
— Видите, лампа горит.
Нира Конрадовна сидела на продавленном диванчике и держала в руках пустую чашку. По обеим сторонам от нее располагались две крупные, белые, добродушные медички. Они охотно болтали в стиле «а вот еще был случай». Увидев Елагина, Нира вжалась в диван. Белые сестры недоверчиво посмотрели на подошедших мужчин.
— Нам надо поговорить, — сказал Елагин тоном, не признающим возражений.
— Я не могу встать, — тихо пожаловалась девушка.
— Ничего, я сам к вам сяду.
Медсестры деликатно встали, одна пересела на дежурное место к телефону, вторая вообще удалилась.
— Это нервы, Нира.
— Я знаю.
— Расскажи, что случилось. Извини, сама понимаешь, служба. Когда такой человек, как господин Клаун, внезапно… обязательно нужно разобраться.
— Я понимаю.
— Вы живете вдвоем?
— Втроем. Еще мой уж, Джо, но он сейчас на гастролях.
— Понятно.
— Нет, еще домработница Саша. Она часто у нас остается. Почти всегда.
— В этот раз ее не было?
— Нет.
— Конрад Эрнстович вел себя как обычно?
— Как обычно.
— Какие–нибудь подозрительные звонки, визиты?
— Нет.
— У него раньше такое случалось?
— Никогда.
— Но он пил таблетки?
— Он пил таблетки много лет, и никогда такого не случалось.
Майор помолчал.
— Как он себя чувствовал, когда вы уходили?
— Он ел. Суп. Саша сварила суп. С креветками.
— Сколько вас не было в квартире?
— Я вернулась с дороги, я забыла ключи от студии Джо. Меня не было минут сорок.
Елагин помассировал виски.
— Ничего другого не остается, — сказал Патолин. — Кто–то позвонил ему в эти сорок минут.
— Где телефон Конрада Эрнстовича?
— Не знаю.
— Пойду расспрошу сестричек, — вызвался Патолин. — Но могли ведь и по городскому.
— Могли. А ты свяжись–ка с другими директорами, с Катаняном, с Цыбулевским, с Кечиным. Я почти уверен, они что–то знают.
Помощник ускакал, в его должности естественно быть ретивым.
— Так, Нира, я понимаю, как вам тяжело, но все же попытайтесь восстановить в памяти события последних дней. Меня интересует все, любая мелкая деталь — необычная, я имею в виду. Что–то вас настораживало, удивляло в поведении отца?
Девушка посмотрела в чашку, словно пересчитывая оставшиеся на дне чаинки. Так еще гадают на чайной гуще.
— Вы сказали — Катанян, Кечин?
— И что?
— Они были у нас позавчера и в пятницу.
— Это необычно?
— Они никогда раньше у нас не бывали.
Это было уже нечто. Майор почувствовал прилив легкого волнения — сейчас пелена спадет.
— А о чем они говорили с отцом?
— Не знаю.
— Угу. Понятно. А вели они себя как? Нервничали? Ругались? Смеялись?
— Никак.
— То есть не нервничали, не ругались, не веселились.
— Да.
По коридору послышался стук каблуков. Патолин появился из полумрака, он нес на весу, как драгоценную находку, мобильный телефон.
— Ну? — спросил майор.
— Да, есть звонок. Я наизусть не помню, но убежден — это номер одного из них. Катаняна, кажется.
— Позвони, разузнай.
— Уже. Я уже все набирал — и работу, и дом, а мобильные выключены.
— Понятно, — тихо выдохнул майор.
— Никто — ни жена, ни дети, ни секретари не знают, где сейчас члены совета директоров Кечин и Катанян.
Начальник службы безопасности не успел ничего сказать. Из коридорной полутьмы раздались непонятные звуки, тупые мягкие удары, шлепки, вздохи и, наконец, длинный, сиплый вой. Все вскочили, кроме Ниры, еще сильнее вжавшейся в диван. По коридору плелся на четвереньках, припадая на правую руку, член совета директоров «Стройинжиниринга» Конрад Эрнстович Клаун. Он крикнул еще раз, но теперь уже значительно слабее, потерял равновесие и мягко повалился на правый бок.
— Это очень плохо! — раздался голос за спиной у майора. Это был добрый доктор. — Случай тяжелее, чем я предполагал.
— Он умрет?
Доктор смущенно покашлял:
— Во всяком случае, к завтрашнему дню он не придет в норму.
На этом неприятные сюрпризы этого дня не закончились. Когда майор с помощником выходили из больницы (Нира категорически отказалась ехать домой), кто–то позвонил Патолину. Он удивленно сказал в трубку:
— Вы? — И протянул аппарат шефу. — Он говорит, что вы постоянно недоступны.
Это был Дир Сергеевич.
— Как наши дела? — поинтересовался «наследник» напряженным тоном. — И почему ты от меня прячешься, Саша?
— Ни от кого я не прячусь. А дела наши очень даже нехороши.
