…Поставив последний автограф, я выбралась из отделения и
побрела домой. Больше всего на свете мне хотелось сейчас остаться в одиночестве
и подумать над запутанной ситуацией. Похоже, что все, с кем я разговаривала,
врали по первое число. Роза Михайловна отчего-то сделала вид, будто не знает о
смерти зятя. А мне в это верится с трудом. Неужели в милиции не рассказали ей о
трагедии, случившейся с Петром? Хотя делом об ограблении занималось одно
отделение, а самоубийством Лизы другое, их сотрудники могли и не состыковаться.
Нет, глупости. Естественно, те, кто стал копаться в причинах, из-за которых
Лиза отправилась на тот свет, узнали о смерти ее мужа. Впрочем, может, эта
информация дошла до них не сразу, а через пару дней, вот Розе Михайловне и
забыли сообщить. Ой, не может быть. Она точно знала о кончине нелюбимого зятя,
почему же тогда ломала передо мной комедию?
Додумавшись до такой простой мысли, я сообразила, что моя
машина находится у супермаркета. Я ведь оставила «жигуленка» на парковке, когда
побежала за подлым парнем, пытавшимся унести мои деньги.
Чертыхнувшись, я пошла к магазину и услышала кряхтение
мобильного.
– Вилка, – тихо спросила Томочка, – ты сахар
купила?
– Ага, уже несу.
– Уж извини… далеко тебе до дома?
– Две минуты.
– А… а… а! Ладно, ждем.
– Что-то еще надо купить?
– В общем, да, ты не волнуйся, я сама сбегаю.
Я начала потихоньку закипать. Тома слишком интеллигентна.
– Говори скорей, я стою на пороге магазина.
– Ой, здорово, – обрадовалась подруга, –
прихвати хлеба, нарезной и бородинский.
Глава 22
Я вошла в торговый зал. Покупка хлеба теперь проблема. В
последнее время почти вся московская выпечка стала напоминать вату: белую,
мягкую, пышную и совершенно безвкусную. Если такой батончик оставить лежать до
утра, он превращается в камень, а когда он свежий, то от него трудно отрезать
кусок, мякиш мгновенно проминается. Отломить кусочек тоже проблематично, потому
что хлебушек тянется, как резиновый. Я – коренная москвичка, поэтому очень
хорошо помню, какими вкусными были ситники за десять копеек, французские булки,
калачи. Ей-богу, никаких пирожных не надо. Гребешок французской булки
похрустывал на зубах, ручка калача издавала неповторимый аромат, а ситник на
разрезе был белым-белым, нежным. А еще на прилавках лежали горчичный, рижский,
ржаной, хала, посыпанная маком, батон с изюмом и потрясающая сдоба:
свердловские и калорийные булочки. Тот, кто любил более грубый хлеб, серый,
покупал батоны по тринадцать копеек и обдирный – кругляш, посыпанный мукой.
Московский хлеб отличался особым, неповторимым вкусом и необыкновенным духом. У
меня в магазине всегда рот наполнялся слюной. Боюсь показаться вам занудой
позднепенсионного возраста, а все же спрошу: и где же он теперь, столичный
хлеб?
Продолжая бубнить себе под нос, я подошла к полкам, где
лежали батоны, и стала перебирать выпечку. Мой вам совет, если хотите
приобрести вкусный нарезной, переверните его и посмотрите на нижнюю сторону,
сверху-то все булки одинаковые, а внизу нет. Настоящий московский батон имеет
снизу ровную, совершенно гладкую коричневую поверхность, а тот, который похож
на вату, украшен мелкими пупырышками.
– Девушка, – раздался тихий, вкрадчивый
голос, – не хотите посмотреть?
Я обернулась и узрела столик, заставленный флакончиками.
Многие люди раздражаются при виде промоутеров, я же всегда пробую предлагаемый
товар и в результате узнала много новых вкусностей. Сейчас скорей всего мне
всучат какой-то соус. Одно странно, обычно рекламщиками работают студенты, а
сейчас мне улыбается дядька лет пятидесяти, совершенно лысый, в очках, абсолютно
не подходящий для этой службы субъект.
– Девушка, – вкрадчиво завел он, – у вас с
мужем проблемы!
Я невольно поднесла руку к лицу. Что, так заметно? Может, у
женщин, чьи мужья сваливают на сторону, появляется какая-то отметина?
– Беде легко помочь, – заулыбался лысый.
Словно собака, услышавшая свою кличку, я пошла на зов,
встала у столика и с надеждой спросила:
– Правда?
– Стопроцентно, – заверил дядька, – вот,
держите.
В моих руках оказалась визитная карточка, вычурная, с
золотыми буквами и вензелями: «Доктор наук, профессор Мамонов Владимир».
– Рад представиться, – гордо заявил дядька и
приосанился.
– Очень приятно, – кивнула я.
– Я занимаюсь феромонами, – заявил Мамонов, –
и то, что вы сейчас видите перед собой, является уникальной, эксклюзивной разработкой.
Понимая, что Владимира сейчас занесет бог знает куда, я
перебила его:
– Вы лучше дайте мне попробовать ваш соус, если
понравится, сразу куплю.
– Это не соус, – обиделся Мамонов, – а духи!
Я с сомнением покосилась на незатейливые пузыречки.
Насколько я знаю, создание аромата трудное и очень дорогостоящее дело.
Известные фирмы тратят миллионы и миллионы, содержат лаборатории и целый штат
сотрудников, а тут всего лишь один дядечка самого затрапезного вида – надо
срочно делать ноги.
– Спасибо, – натужно улыбнулась я, – но я не
пользуюсь парфюмерией!
Владимир нахмурился:
– Вот! Вам муж потому и изменяет!
– С чего вам в голову пришла такая глупость?
– Не отпирайтесь! Он бегает по бабам. А почему?
Я растерянно пожала плечами:
– Наверное, я сама виновата, хозяйством не занимаюсь,
готовлю плохо, хожу дома в халате…
– Ерунда, – прервал меня профессор, – это
феромоны!
– Кто?
