— То есть до этой кровавой гадины нет никакой возможности добраться, так? Этот хитрый итальянец, кажется, способен только на выдумывание объяснений, оправдывающих его полное бездействие. Не поленитесь, Альфонсо, прошу вас, в своем следующем письме сообщить сеньору Аттарезе, что, если так пойдет и дальше, мы будем вынуждены отказаться от его столь «ценных» услуг. А чем грозит ему разрыв наших отношений, он, надеюсь, не забыл. Хвост не вертит собакой, говорят в Галисии, и, по-моему, правильно говорят.
Сеньор Альфонсо не любил наглого итальянца, сделавшегося католическим священником на Тортуге, и с удовольствием направил бы ему письмо угрожающего содержания, но интересы дела требовали с этим повременить.
— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, что сеньор Аттарезе не ограничивается в своем послании одними сетованиями, он пишет, что ему в голову пришел один довольно хитроумный план.
— Послушаем.
— Дело в том, что господин Hay, по всей видимости, произвел определенное впечатление на дочь губернатора Тортуги.
Дон Антонио резко обернулся к своему секретарю:
— Что-что?
— Сеньор Аттарезе предлагает, принимая во внимание вспыльчивый характер господина де Левассера и его трепетное отношение к мадемуазель Женевьеве так повести дело…
— …чтобы де Левассер посадил его в колодки на рыночной площади?!
— Что-то в этом роде, ваше высокопревосходительство.
Эта мысль очень развлекла и порадовала губернатора Эспаньолы. В самом деле, разве это не высший уровень коварства — убить своего личного врага руками врага своего государства?
— В этой истории замешан некий капитан Шарп…
— Не тот ли профан, что перепутал серебро с оловом? Так вы мне, кажется, сообщали?
— У вас прекрасная память, ваше высокопревосходительство.
Дон Антонио нахмурился:
— Что с вами, Альфонсо?
В глазах секретаря вспыхнул страх.
— Когда слуги начинают вам льстить слишком грубо, надо или менять службу, или менять слуг.
— Я не думал, я…
— Ладно, оставим это. А что касается этого Шарпа, он нам на благо подворачивается. Чем больше дураков в начале игры, тем больше трупов в ее конце.
Альфонсо не посмел восхититься вслух высказанной сентенций, хотя она очень ему понравилась.
Дон Антонио понял терзания секретаря, но не счел нужным их смягчать. Он просто спросил:
— Что-то еще?
— Именно, ваше высокопревосходительство.
— И опять интересное?
Альфонсо кивнул.
— Так докладывайте!
Из папки появился второй документ. Он имел более привычный вид, чем первый.
— Что это?
— Показания Горацио де Молины.
— Этот негодяй заговорил! Клянусь стигматами святой Клементины
[8]
, я уже перестал на это надеяться.
— На это перестали надеяться даже тюремщики. Неделю назад по вашему повелению мы оставили его в покое, дабы затянулись самые болезненные раны и появилась возможность продолжать дознание должным образом. Дело в том, что он стал беспрестанно впадать в обморочное состояние и потерял столько крови, что…
Губернатор нетерпеливо махнул кружевным манжетом:
— Помню, помню.
— И вот сегодня утром, еще до того, как к нему приступил наш главный умелец Франсиско, еще до того, как разожгли печь, и еще до того, как в камере появились пыточные инструменты, Горацио заговорил.
— Он сказал, где находятся награбленные ценности?
— Нет, он сообщил кое-что более интересное.
Дон Антонио громко хмыкнул, чего с ним не случалось с момента получения известия о гибели сына.
— Что же может быть интереснее?!
Альфонсо помедлил еще буквально секунду, и его можно было понять, ибо в момент сообщения невероятного известия сообщающий как бы возносится над слушающими.
— Он сказал, кто ему помогал в его делах. И во время бегства из картахенской тюрьмы, и во время нападения на флотилию ловцов жемчуга.
— Всегда считалось, что это сделали лесорубы с Ямайки.
— Считалось, ваше высокопревосходительство. А на самом деле это совершил он, Горацио де Молина, и помогал ему в этом не кто иной, как его дядя.
— Имя, имя этого дяди!
— Ангерран де ла Пенья!
Дон Антонио не смог усидеть на месте. Он вскочил и стал нервно расхаживать по беседке.
— Бред сумасшедшего!
— Тюремщики тоже вначале подумали так же. Но он привел доказательства…
Губернатор нервно подергал острую свою бородку, почесал щеку — одним словом, в значительной части утратил облик высокородного благообразия.
— Какие, какие может представить доказательства разбойник с большой дороги, сидящий в подземной тюрьме, а?!
Альфонсо протянул сафьяновую папку своему господину и со вздохом сказал:
— Здесь они перечислены. На мой взгляд, дело совершенно ясное.
— Кого интересует ваше мнение, Альфонсо! Что там за доказательства?!
— Гербовые татуировки, изъятые при аресте фамильные медальоны. Наконец, адреса родственников, которые возьмутся подтвердить, что дело обстоит так, как утверждает разбойник.
Губернатор снова плюхнулся на каменную скамью. Было заметно, что настроение его из однозначно отвратительного сделалось более сложным. Что-то пришло ему в голову. Что-то интересное.
Секретарь продолжал говорить:
— Если посмотреть на ситуацию беспристрастно, то нельзя не заметить, что господин командор вряд ли может быть признан прямым соучастником своего беспутного племянника в совершавшихся преступлениях. Он просто помогал ему избежать положенного наказания. Племянник обещал каждый раз, прося о спасении, оставить свой опасный промысел, но каждый раз обманывал дядю. Коварным образом он использовал большое влияние своего дяди на Эспаньоле и на окружающих островах практически себе на службу.
— Да, влияние очень, очень большое, — задумчиво сказал дон Антонио. — А где сейчас этот любвеобильный дядя?
— Он ждет в приемной вашего высокопревосходительства.
— Он знает об этих «показаниях»?
— Почти наверняка нет.
— Значит, так, Альфонсо, сейчас наступает такой момент, когда от тебя будет многое зависеть.
