— Одним словом, ты разыщешь его высокопревосходительство и расскажешь ему все то, что ты только что рассказал мне. Что ты молчишь?
Тяжелый вздох раздался за решеткой.
— А нельзя, чтобы кто-нибудь другой поговорил с губернатором?
— Ты получил тридцать реалов?
— Да, но боюсь, что после этого разговора у меня не будет возможности воспользоваться этими деньгами. Его высокопревосходительство слишком скор на расправу. Он сочтет оскорбительным для себя, что человек с кухни посвящен в секреты его семьи. И потом, слежка за мадемуазель Женевьевой никак не входит в мои обязанности. Рано или поздно он поинтересуется, почему я себе это позволил.
Падре Аттарезе было нисколько не жаль алчного кока, но, по зрелом размышлении, он согласился с тем, что ему лучше не соваться в эту историю. Взявшись как следует за Гужо, губернатор обязательно вытянет на поверхность всю сеть заговора.
— Ладно, мы поступим по-другому. Я напишу письмо, из которого наш дорогой де Левассер узнает кое-что о поведении своей дочери. А ты придумаешь, как сделать так, чтобы он его немедленно прочитал. Не завтра, не после вечернего чая — немедленно. Подкупи кого-нибудь, обмани, ту же Жюстину свою.
— Ладно, обману.
После этого падре вызвал к себе самых своих активных помощников из числа особо религиозных личностей. Им было велено отправляться в те кварталы бедноты, где их влияние было особенно сильным.
— Надобно организовать толпу человек хотя бы в сто. Не жалейте обещаний и даже денег.
Не позднее чем через час всем этим католическим фанатикам надлежало стоять вокруг дома известного всем корсарского капитана и возмущенно требовать, чтобы юная особа, прославившаяся своим целомудрием, немедленно этот дом покинула. Церковь стоит на охране нравственных устоев гражданского общества и никому не позволит их колебать, даже дочери губернатора.
Очень хорошо, если сам господин де Левассер будет присутствовать при этой сцене. Две цели будут одновременно поражены в этом случае: окажется в опасности жизнь негодяя Олоннэ, и страшный удар будет нанесен репутации самого главного гугенота на острове.
Выслушав наставления, сделанные в самом энергичном стиле, люди падре Аттарезе бросились их выполнять.
— Причиной всему слухи. Слухи, которыми переполнен город. Все только и твердят о том, как безумно капитан Олоннэ влюблен в дочку губернатора.
Говоря эти слова, Женевьева отхлебывала мелкими глотками темную пахучую жидкость из своего стакана. Говорить ей было трудно, и этими глотками она как бы себе помогала.
Олоннэ, напротив, свой стакан отставил.
— Что вы молчите, я сказала почти все, что хотела.
— Мне известно, что по городу бродят такие слухи.
— И это все?!
— Я не понимаю, чему обязан этой вспышкой возмущения, мадемуазель?
— Я искренне удивлена тем, что вам больше нечего добавить к моему сообщению.
— Добавить? — спросил капитан, протягивая к девушке руку с графином.
На смуглых щеках Женевьевы выступил румянец, полумрак комнаты смягчил яркость этого зрелища.
— Вы издеваетесь надо мной? — тихо спросила девушка. Тихо, но угрожающе.
— Нет, — покачал головой Олоннэ, — зачем мне над вами издеваться? И если вы хотите, чтобы я что-то добавил, скажу вам, что слухи эти явились не сами по себе. Их кто-то умело распускает. Умело и очень старательно. Я пока не знаю кто, а когда узнаю… когда узнаю, тогда и решу, что с ним делать.
— Я поняла вас, — упавшим голосом сказала Женевьева, — вы очень хорошо мне объяснили.
— Рад, если так.
Капитан сделал большой глоток прямо из графина.
— Кто-то хочет поссорить вашего отца со мной, кому-то мешают наши хорошие отношения. Всем известно, как поступает господин губернатор с теми, кто задумал похитить его дочь.
Женевьева подняла на собеседника глаза, они блестели. Скорей всего, от слез. Еще мгновение — и они побегут по щекам. Но этого не случил ось, губернаторская дочка была сильным человеком. Вместо того чтобы неопределенно рыдать, она спросила напрямик:
— А если она сама хочет, чтобы ее похитили?
— Кто?
— Та, о которой вы говорили, та самая губернаторская дочка.
Капитан погладил только что выбритый подбородок. Он испытывал сложные чувства. С одной стороны, Олоннэ рассчитывал, что до объяснения не дойдет, но, с другой стороны, ему было приятно, что это произошло.
Чувствуя, что у собеседника еще нет никакого ясного ответа, Женевьева продолжила решительное наступление:
— В известной степени мой побег с вами уже начался. Но вы, кажется, не рады.
— Я не хочу сказать, что я… — Олоннэ не знал, как закончить эту фразу, не знал, что он вообще хочет сказать в этой ситуации. Спасти его могло только вмешательство со стороны.
И оно последовало.
— Капита-ан! — раздался протяжный голос Роже. По этому голосу было ясно, что брадобрей принес чрезвычайное известие. Мысленно осыпая его благодарностями за своевременное появление, капитан поклонился даме и быстро вышел.
Роже стоял на ступеньках веранды с пустой корзиной.
— Где рыба? — спросил у него Олоннэ.
— Они что-то задумали, капитан.
— Кто?
— Не знаю, но возле рыбного рынка собирается толпа. Очень скоро они двинутся сюда.
— Зачем?
— Судя по всему, они знают, что мадемуазель Женевьева находится здесь.
Капитан взял в руки корзину, повертел в руках, чем-то она ему, видимо, напоминала направленный против него заговор — так же плотно сплетен.
— Где Воклен?
— Он там следит, как развиваются события. Это он меня сюда послал.
— Знаешь что? — Олоннэ мощно растирал пальцами подбородок.
— Что, капитан?
— Вот тебе деньги, возьмешь в конюшне мою лошадь, коляска тоже там.
— Вы предлагаете мне бежать?
— Поедешь в «Жареный фрегат» и привезешь мне сюда одну шлюху.
Роже растерянно посмотрел в сторону закрытых дверей дома. Воистину вкусы капитана поразительны. Ему мало одной женщины, подавай вторую. И это в такой момент!
— Чего ты ждешь?!
— Бегу, капитан.
На обратном пути в затемненную комнату Олоннэ придумал, что ему делать. Приступ растерянности прошел. Если даже имел место.
— Что случилось? — прозвучал недовольный и заносчивый голос Женевьевы. Таким тоном обвиняют в увиливании от поединка.
— Сейчас здесь будет много гостей.
— Каких еще гостей, что вы задумали?!
