— Ну, так ведь ничего этого я и не стану отрицать. Не стану, вам понятно?
Харчевник не смог ничего ответить, кровь бросилась ему в голову. Лицо еще больше побагровело.
— Я расскажу своим дорогим согражданам, что это я, именно я, после того как вы мне условленным образом подмигивали, выходил в ночь вслед за подпоенными владельцами кошельков, набитых монетами, что именно я перерезал им горло своим ножом, монеты из их кошелька перекладывал в свой. После чего половину добытого передавал вам.
Антуан Рибо, тяжело дыша, наклонился над столом, ему было тяжело стоять без дополнительной опоры, и он снова надавил ладонями на столешницу.
— Все, что вы хотите или способны мне сказать, я знаю и так. Не надо сейчас всуе трепать имена святых великомучеников и Господа нашего. Исчадие так исчадие… Просто дослушайте. Хорошо?
— Тебя же самого повесят!
— Нет, это вас повесят. Мне по закону, за то, что я делал, положено колесование, потом следует особым образом содрать кожу и еще какие-то мелочи в конце. — Жан-Давид беззаботно махнул рукой.
— Но тогда зачем…
— А кто вам сказал, что я ко всему этому стремлюсь? То, что мне, может быть, положено, я получу на том свете, а жизнь здешнюю я хотел бы обставить менее вредящим здоровью образом.
Жан-Давид засмеялся каким-то своим мыслям, и сделалось очень заметно, насколько он все-таки еще молодой человек. Даже решительно сросшиеся над переносицей брови не мешали этому впечатлению. А густо-синие глаза, поблескивавшие напротив, весьма способствовали.
— Так вот слушайте меня, впечатлительный трактирщик, внимательно.
Антуан Рибо попытался усмирить свое бурное дыхание, но это ему не удалось.
— Если разобраться, я пришел сюда не пугать вас, не разрывать ваше сердце лицезрением столь рано оперившегося чудовища в человеческом обличье, — я пришел вам помочь.
— И у тебя еще поворачивается язык говорить о помощи. Это святотатство!
— Ничуть. Я спасу вас от виселицы, которая, уж поверьте мне, неминуемо грозит вам, коли все будет развиваться так, как развивается сейчас. Город настроен против вас. Власти пока сопротивляются требованию о вашей выдаче для показательной расправы. Но долго сопротивляться они не смогут. Я знаю нрав своих земляков и уровень неподкупности наших властей. Когда на кон будет поставлена собственная шкура, они сделают вид, что у них внезапно ухудшилось зрение.
Антуан Рибо чувствовал справедливость произносимых слов, каждое из них вспышкой панического ужаса отдавалось у него в голове.
— Но что же делать? Может быть, бежать?
Жан-Давид отрицательно покачал головой:
— Это самое глупое из того, что вы можете сделать.
— Почему?!
— Этим вы однозначно дадите понять, кто именно является убийцей и грабителем.
Трактирщик заскрипел зубами, это у него служило признаком полного отчаяния.
— Но что же делать?!
— Вот вы уже просите у меня совета. У исчадия ада. Чудовища и ублюдка.
— У меня нет другого выхода, — глухо прогудел рыжий гигант.
— Правильно. Другого нет. Я дам вам прекрасный совет. Он не только избавит вас от виселицы, он сохранит вам вашего «Синего петуха», спокойствие и благополучие. Ну как, вы согласны следовать моим советам?
Трактирщик повторил фразу, которую произнес несколькими секундами ранее:
— У меня нет другого выхода.
— Придется простить вам это неуважительное угрюмство. К своему спасителю вам следовало бы относиться с чуть большим уважением.
— Так что я должен делать?
В зал вбежал мальчишка с полным подносом глиняных кружек, вслед за ним влетело кудахтанье чем-то потревоженных кур, поросячий визг, скрип отворяемых ворот. Шум жизни.
Кухонный мальчишка поставил поднос на стол, хотел было что-то спросить у своего хозяина, но, натолкнувшись на его тяжелый взгляд, торопливо выскочил вон, плотненько затворив дверь.
Опять стало тихо и мрачно.
— Что делать? Помните, я упоминал о флаконе?
— С отравой?
— Нет, с лекарством, дающим возможность страждущим душам на время забыться и заснуть. Один из таких флаконов надежно припрятан в вашем доме и в случае чего будет незамедлительно предъявлен…
— Угрожаешь?
— Просто избавляю вас от ненужных сомнений. Попробуете свернуть с выбранного пути — виселица! — Жан-Давид приветливо улыбнулся.
— Понятно.
— Второй сосуд у меня с собой. Я сейчас его вам вручу. Его содержимое — а там буквально сотня капель — вы вольете в питье одному человеку, который будет ужинать у вас сегодня в харчевне.
— Он умрет?
Сросшиеся брови недовольно подвигались.
— Он на время заснет. За это время я сделаю что задумал. И это опять-таки будет не убийство. Ваши руки окажутся относительно чисты. Во всяком случае, будут не грязнее, чем обычно.
— И все?
— И все. После того как этот человек заснет, я исчезну. Из этого города, из вашей жизни. Может быть, исчезну из Франции. Оказавшись в безопасности, я дам знать, что все совершенные в окрестностях Ревьера убийства — дело исключительно моих рук. Это будет моя плата за вашу помощь.
Антуан Рибо прошелся по залу, гулко ступая деревянными каблуками по широким половицам.
— Что вас не устраивает, господин трактирщик?
— А этот, проснувшийся, когда он придет в себя, он что, не захочет разобраться, почему это он так крепко заснул, выпив обыкновенного вина, а?
— Пусть выясняет что хочет. Вас он найдет связанным, с большой шишкой на голове. Надеюсь, ваша жена сможет вам оказать такую услугу ради избавления от виселицы. Пусть даже этот человек не до конца поверит в вашу невиновность, пусть он вас возненавидит, но это ничто в сравнении с тем, какое обвинение будет с вас снято моим побегом и признанием впоследствии.
Слова молодого негодяя выглядели убедительно. На первый взгляд. Опытный, хотя и не слишком проницательный бургундец чувствовал в них какой-то подвох. Чувствовал, но не мог до него добраться.
— Только не вздумайте отказываться. Я не стану медлить, и уже завтра подметное письмо с описанием ваших коварных способов истязания состоятельных посетителей будет у мэра, второе — у начальника городской стражи…
— Я согласен.
Жан-Давид обрадовался не сразу. Очень внимательный взгляд своих синих глаз он направил в глаза — красные и усталые — Антуана Рибо.
— И не пытайтесь хитрить. Не о всех своих замыслах, не о всех флаконах я рассказал вам. Если вы, хоть тайно, хоть явно, выступите против меня, шансов выйти из этой истории живым у вас не останется.
