Серов ласково взял ее за руку. Охранник насторожился. Если бы он был не человеком, а собакой, на загривке у него встала бы шерсть.
– Ирина Григорьевна! Я же не хочу вас украсть, я не делаю тайны из этой встречи…
– Нам не о чем разговаривать, – повторила Ирина, – если вы хотите, можете говорить с Вячеславом Аркадьевичем.
– Но я не могу говорить с Извольским! – всплеснул руками Серов, – вы же отлично это знаете! Меня не пустят в больницу! Со мной будет говорить какой-нибудь Черяга, а этот ваш Черяга…
Серов досадливо махнул рукой. Ирина нерешительно оглянулась на охранника, как бы ища поддержки. Тот утвердительно полуприкрыл глаза.
– Ну хорошо, – сказала неприязненно Ирина, – что вам надо?
Серов, мягко ступая, сопроводил ее в фойе, где располагались несколько уютных кафешек, выбрал пластиковый столик в углу, подальше от музыки и редких посетителей.
– Ирина Григорьевна, – сказал Серов, – меня не может волновать то, что происходит на комбинате. Одно из лучших предприятий России катится в пропасть. Раздоры, дрязги, налоговая инспекция, железнодорожники… если отношения комбината со всем окружающим миром будут портиться с такой быстротой, то к лету комбината просто не будет…
– Вы сами виноваты, – сказала Ирина.
Серов поднял страдальчески руки.
– Давайте не будем говорить о сделанных ошибках. Это неконструктивно. Конструктивно то, что у нас общий враг – губернатор. Энергетики. Налоговая инспекция, наконец… Ситуация такая – мы хотели бы объединить усилия.
– Что значит – объединить усилия?
– Мы учреждаем совместный оффшор. Прибыль комбината идет в оффшор и делится напополам между двумя хозяевами, вне зависимости от того, сколько у них акций.
– Это не со мной надо обсуждать, – сказала Ирина.
– А с кем? С Черягой? Ирина Григорьевна, в том-то и проблема, что Извольского постоянно дезинформируют о том, что происходит. Он – всецело под влиянием Черяги, а Черяга, поверьте, не лучшая кандидатура для и.о. гендиректора в такие времена. Это он испортил отношения с губернатором. Это он хамит всем, кому можно и нельзя. Он хочет, чтобы конфликт был как можно более острым. Потому что зам по безопасности распоряжается на заводе до тех пор, пока там – экстремальная ситуация. И объективно заинтересован в том, чтобы обострить ситуацию. И чтобы рассорить Извольского со всеми, кто может его, Черягу, заменить.
– И именно поэтому вы предлагали ему миллион долларов, если он станет на вашу сторону?
Серов был искренне изумлен.
– Мы? Когда?
– В самом начале. Он об этом рассказывал.
– Абсолютное вранье, – усмехнулся Серов, – очередной образец вранья Черяги.
Ирина встала.
– Вы мне все сказали, что хотели?
Серов поклонился, с легкой бесцеремонностью изловил руку Ирины и прижался губами к узким и длинным пальцам с коротко остриженными ногтями.
– Вы очаровательны, Ирина Григорьевна, – сказал он. – Я, честное слово, завидую Извольскому. Я был бы рад оказаться на больничной койке вместо него.
Поклонился, по-военному щелкнул каблуками и побежал к выходу. На узкой ладошке Ирины остался влажный след от губ Серова. Ирина отыскала ближайший туалет и долго и с ожесточением мыла руки. Ей показалось, что по коже ее скользнула очень красивая и очень ядовитая змея.
Когда Ирина вернулась в больницу, в палате уже было пусто, и только слабый запах чужого мужчины свидетельствовал о том, что Ира была права: у Извольского было какое-то секретное совещание. Ирина хорошо знала, как пахнет Черяга: немножко корицей и каким-то дорогим, с мятным вкусом дезодорантом. Именно корицей и пахло в палате, и запах этот с недавних пор раздражал Ирину.
Почему-то Ирине не казалось, что на совещаниях разговор шел исключительно о финансовых и юридических методах защиты комбината. Ни Слава, ни Денис не походили на людей, которые ограничатся обороной в суде. Вот уже месяц на фронте между банком и комбинатом все было слишком тихо, и Ирине казалось, что это – затишье перед наступлением с применением тяжелой артиллерии и боевых отравляющих веществ. И от этого было ужасно страшно за Славу.
– Как концерт? – справился Извольский.
– Я там встретила Серова.
– Надо же. Никогда не подозревал за ним склонности к классической музыке. Всегда приятно знать, что к тебе проявляют такое внимание и следят даже за тем, куда отправилась машина твоей девушки… Так что же Серов?
Ирина, как можно ближе к тексту, воспроизвела свой разговор с Серовым. Извольский слушал очень внимательно.
– И как ты думаешь, что он хотел?
– Мне кажется, ему хотелось немного подгадить Денису. Добиться, чтобы ты ему не доверял.
Извольский довольно засмеялся.
– Ирка, еще месяц, и я окончательно тебя испорчу. Откуда такой цинизм? К тебе на концерте подходит красавец и «новый русский», лобызает ручку и говорит, что хотел бы помочь Ахтарску, а ты уверена, что он всего лишь хотел воткнуть шпильку в бок Дениске… Поцелуй меня.
Ирина осторожно поцеловала его – сначала в лоб, потом в широкие, слегка потрескавшиеся из-за аллергии на лекарства губы.
– Слава, а эта история с губернатором – что ты можешь сделать?
– Много. Прекратить платежи в областной бюджет. Скупить обязательства области. Устроить губернатору изжогу в Законодательном собрании. Посадить его.
– За что?
– Я не знаю ни одного российского губернатора, которого не было бы за что посадить.
– А например?
– Например, есть фонд газификации области. Профинансирован в этом году на двести семьдесят процентов. Зарплата учителям профинансирована, понимаешь, на тридцать процентов, а фонд газификации – на двести семьдесят. Истрачено триста миллионов рублей. На эти деньги построено аж шесть километров газопровода. За каким хреном вообще в угольной области ведут газопровод в северные деревни и кто там за газ заплатит, – неизвестно.
– А кто заведует фондом? Сын губернатора?
– Ты стандартно мыслишь, солнышко. Фондом заведует некто Афанасий Стивицкий, более известный как Ирокез. Очень милый человек, чуть старше меня. Немножно вспыльчивый, отюда и кличка. Однажды на глазах у десятка свидетелей в упор расстрелял водителя подрезавшей его машины. Так вот, насчет фонда газификации. Я ведь имею право пожаловаться в прокуратуру, что я обещался платить в бюджет, но не в общак?
– И ты это сделаешь?
– Нет.
– Почему?
– Потому что мы платим в фонд газификации трубами по пятнадцать тысяч рублей метр, а на рынке труба стоит семьсот рублей. Мы на этом уменьшаем налоги ровно в двадцать раз. Понимаешь, в этом вся проблема. В области все повязано. На губернатора есть куча компромата, но если я вывалю этот компромат, я нагажу либо себе, либо таким людям, которые чрезвычайно не любят, чтобы им гадили. А если этот компромат вывалит банк, то он ничем себе не нагадит. Наоборот, он высветит, так сказать, глубину коррупции, в которую погрузилась региональная власть, рука об руку с Ахтарским металлургическим заводом насилующая бюджет области.
