– Сто пятьдесят тысяч долларов.
– И семьдесят пять взял Моцарт?
– Да.
– А ты знаешь, что Моцарт заигрывает с долголаптевскими? Известна тебе такая группировочка? Моцарт у нас не самый сильный вор, он с помощью долголаптевских Ирокеза хочет подвинуть… Тебе не пришло в голову, что Моцарт тебя с наценкой продаст долголаптевским, а те, в свою очередь, – с наценкой банку «Ивеко»?
Скоросько молчал.
– Почему ты не пришел ко мне или к Вовке, когда начались бандиты, а? Почему ты не сказал, что по дури упорол косяк, но вот какая случилась история?
– Ты бы меня уволил.
– А сейчас?
Скоросько глядел на Дениса отчаянно, как мышь глядит на кошку.
– Денис, не увольняй меня.
– Извини, Вадим.
– Ну хоть замом инженера оставь!
– Нет.
– Ну хоть в цех сошли!
– Ты уволен, Вадим.
– Денис, но это же копейки! Двести тысяч – что такое для завода двести тысяч! Я все верну, даже то, что Моцарт взял! Я свой дом продам!
– Твой дом тебе не принадлежит, Вадим. Он построен на ссуду, взятую в банке «Металлург». Если я не ошибаюсь, ссуда до конца не выплачена. Из дома тебе придется уехать. В ближайшие три дня.
– Денис! У меня же жена! Дети!
Черяга, не мигая, смотрел на своего бывшего коллегу. Жена Скоросько была симпатичная пятидесятилетняя толстушка, учительница русского языка и литературы, так до сих пор и не бросившая школы. Ахтарск был не таким большим городом, и очень многие учились у Галины Скоросько или отдавали учиться в ее школу своих отпрысков. Что же до детей Скоросько, то их было двое, оба студенты в Оксфорде. Вера училась хорошо и имела какую-то стипендию, а учебу Виталика оплачивал комбинат.
– Денис! Я не верю, чтобы Славка мог…
– Не заставляй меня повторяться. Ты уволен, Вадим.
Скоросько неожиданно вскочил.
– Ах так… Ты… ты… грязная сволочь… Сколько мы должны «Металлургу»? Уже шестьсот лимонов, да? Мне нельзя украсть двести тысяч, ты со Слябом можешь украсть шестьсот миллионов, так? Ты кто такой? Да ты в цех раз в два месяца ходишь, ты бестолочь московская… Да я тебя…
– Только попробуй, Вадим. И сядешь вот за это.
Денис ткнул пальцем в договор.
– Тебе будет очень приятно, когда Галя тебе передачи будет носить?
Скоросько опустился обратно на стул. Потом спрятал лицо в руки и глухо, отчаянно завыл. Вовка Калягин невозмутимо стоял за ним, скрестив руки на груди. Потом Скоросько поднялся, как слепой. Обошел стол, цепляясь неверной рукой за матовую его поверхность, пошатнулся – и бухнулся в ноги Черяге.
– Денис! Не надо! Умоляю: все отбери, дом возьми – на заводе оставь!
Денис отшатнулся. Вовка Калягин схватил главного инженера за плечи:
– Вадим, уймись!
– Дай мне со Слябом поговорить! Он… он этого не сделает!
Скоросько скорчился на полу жалкой кучкой и плакал. Ворот овечьего полушубка топорщился над розовой залысиной, окруженной венчиком немытых волос. Он плакал довольно долго, пока Вовка Калягин не поднял его с пола и не утащил в предбанник. Вернулся Калягин спустя минуту.
Денис нажал на кнопку селектора и сказал секретарше:
– Верочка, я сейчас пойду пообедаю, а к двум часам пусть подходит Сташевич. И еще напечатай два приказа. О снятии с должности Вадима Скоросько и о назначении главным инженером Олега Ларионова. И Ларионов тоже пусть подходит, к половине третьего.
А потом Денис Черяга прошел в комнату отдыха, аккуратно раздернул узел гастука, бросил в кресло пиджак и снял рубашку. На спине и под мышками рубашка была совершенно мокрая. По счастью, у Дениса на работе всегда висела запасная рубашка.
* * *
Денис возвращался с завода уже поздно ночью.
Ворота поселка разъехались перед его джипом, водитель и охранник, бывшие с ним, вышли и пересели в собственные «Жигули», чтобы вернуться в город, и Денис медленно поехал по расчищенной до асфальта дорожке, освещенной мощными круглоглазыми фонарями. Со всех сторон дорожку окружали невысокие, иногда даже не сплошные заборы, и за ними вставали трехэтажные дома белого кирпича с эркерами, балконами и башенками. Снег, счищенный с асфальта, был не просто соскоблен грязной грудой на обочину, а погружен в грузовик и отбуксирован далеко в поле, сугробы по обеим сторонам дороги были невысокие и девственно-чистые. По всей умиротворенности и ухоженности обстановки можно было легко подумать, что мощный джип пробирается где-нибудь по улицам канадского или норвежского поселка, если бы не плотная кирпичная стена с колючкой наверху, проглядывавшая поверх заборов и меж домов. Денис ехал на автопилоте, вглядываясь в черное небо, расстеленное над островерхими крышами, и чувствуя, как за стеной поселка остается вся безумная суета дня и перемененная после беседы со Скоросько рубашка.
За поворотом на дороге показалась изящная женская фигурка, укутанная в длинную и очень дорогую шубку. За женщиной бежала собака: крупная восточноевропейская овчарка с белыми подпалинами на шее. Заслышав шум мотора, женщина обернулась.
Черяга мягко затормозил и вышел из машины.
Ночь была морозная и ясная, столбик термометра явно переполз за минус двадцать пять и собирался ползти ниже, но ветра, на счастье ахтарцев, сегодня не было, и в сухом воздухе холод почти не чувствовался: только резче казались очертания предметов да крупнее набухали звезды.
Овчарка, завидев Черягу, встала на задние лапы и принялась с ним лизаться.
– Фу, Шекель, фу! – сказала Ирина.
Шекель оставил Черягу и запрыгал вокруг нее.
– Как это вы с ним гуляете? – вполне искренне удивился Черяга.
Шекель был любимым псом Вовки Калягина. Ему было уже три года, и завел его Калягин еще в свои вольные времена. О суровом нраве Шекеля в Ахтарске ходили легенды: поговаривали, что во время налета на старый дом Вовки собачка перегрызла горло одному из охальников. Впрочем, за пределами охраняемой территории Шекель вел себя образцово и ни на кого не бросался.
– Да вот, – сказала Ира, – мне всегда хотелось собаку. А Слава собак не любит. И кошек не любит. И вообще никого не любит. Исключение сделано для меня и для домны номер пять.
Шекель сунул лохматую голову под дубленку Черяги и начал с шумом принюхиваться к его ширинке.
– Удивительно, что он с вами подружился, – сказал Черяга, – он у нас крутой, как собака Баскервилей.
– Да уж не круче хозяина, – засмеялась она.
– Уговорите Славку завести собаку, – сказал Денис, – у службы безопасности будет меньше проблем.
Ира слегка вздохнула. Денис понял, что она по этому поводу уже разговаривала со Слябом и получила полный отказ: равнодушная неприязнь Извольского к животным была всем известна. А потом Ирина помолчала и внезапно спросила:
