Ира выпила чаю, вытерла непонятно как выступившую слезу и тихо начала одеваться. Спустя пятнадцать минут дверь квартиры защелкнулась, оставив где-то далеко, на развороченной кровати, одиноко сопящего Извольского.
На улице было холоднее, чем она ожидала. Нехорошая снежная поземка дула прямо в лицо, кошка Маша в сумке начала жалобно мяукать, и Ирина побежала, спрямляя дорогу, через сквер, чтобы успеть на метро, пока не ушел последний поезд.
В припаркованной за углом дома машине водитель ткнул локтем дремлющего седока:
– Слышь, Мишун! Смотри, соска эта побежала!
– Какая соска?
– Та, которую Сляб в кабак водил. Поехать за ней, что ли?
– Отхлынь. Тебе не за соской велели смотреть. Вот сейчас объект за ней выскочит, тогда и поедем…
– Ну, как знаешь, – невозмутимо сказал водитель, откидываясь в кресле.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Правила игры без правил
Вячеслав Извольский проснулся от настойчивого чириканья мобильника. Он буркнул что-то и перевернулся на другой бок, отмахиваясь от телефона, как от мухи, но тот звонил не переставая, и наконец Извольский, не открывая глаз, нашарил и взял трубку.
Телефон зачирикал голосом Черяги.
– Слава…
– Который час? – простонал Извольский.
– Уже десять, Слава! Нам в одиннадцать надо быть в банке!
– Я приеду, – пробормотал Извольский, – или нет, пришли водителя.
– Куда?
– Сам знаешь куда, – хмыкнул Извольский.
Он бросил трубку и окончательно открыл глаза. Башка болела невыносимо, лучи солнца били по постели прямой наводкой, и Вячеслав долго не мог вспомнить, где он и что. Потом он вспомнил, что он у Иры и что вчера… Он, кажется, ужасно боялся, но все было хорошо. Господи, как все было хорошо. Черяга может утереться. Теперь не придется думать о том, что он, Вячеслав Извольский, может только с проституткой и только, извините, в общем, неважно как…
Память медленно колыхалась, как снулый карп в приправленной хлоркой воде. Десять утра. Два пополудни по ахтарскому времени. Кошмар…
Нет, кажется, все было не так уж хорошо.
Он был пьян… где она? Извольский пошарил рукой, почти уверенный, что Ирина спит рядом, но никого рядом не было, и простыни с другой стороны неширокой постели были холодные и почти не смятые. «Встала, – подумал Извольский, – кажется, я как-то не очень себя…»
Извольский окончательно разлепил глаза и уставился на ворох развороченных простынь. С ворохом что-то было не так. Нет, не с ворохом. С ним… Сляб помотал головой и уставился на собственное тело. Он был почему-то одет. Белая рубашка была смята от сна, из-под задравшихся брюк торчали ноги в носках с синими стрелками. Ни фига себе! Память стремительно возвращалась. «Боже мой, – мелькнуло в голове, – да она меня тряпкой отхлестает и права будет…»
– Ира! – позвал он. – Ира!
Ни звука в ответ.
Извольский поднялся с кровати и принялся оправлять рубашку. В ванне Иры не было и на кухне тоже. Часы пробили десять. Ну да, она пошла в институт. У нее же лекция. Черт возьми, какая лекция! Какая, на хрен, лекция…
Он прошлепал по пустой квартире, открыл в ванной кран и сунул голову под холодную воду. Голова потихоньку прояснялась, а вот настроение оставалось прежним, гадким. Что-то было ужасно не так – в этой пустой залитой солнцем квартире. В прошлой ночи. Ирины нет. Но ведь кот… кошка же здесь?
Извольский опрометью кинулся на кухню.
Под батареей, там, где раньше стояли все три мисочки для кота, было пусто. И самого кота не было. Извольский, похолодев, кинулся к окну. Его собственный «БМВ» стоял внизу, поблескивая, как кусок каменного угля. А рядышком стояла канареечно-красная «Тойота». Если она уехала в университет – почему она уехала не на ней?
Извольский трясущейся рукой схватил телефон. На кафедре было занято, он дозванивался минут пять, прежде чем ленивый женский голос сказал:
– Алло!
– Мне Ирину, – закричал в трубку Извольский.
– А ее нет.
– Где она?
– Она утром передала, что заболела, – сообщил ленивый голос. – Вы домой звоните, если что…
Извольский захлопнул телефон и бросился в переднюю.
И только там он заметил то, что должен был заметить с самого начала – разорванный техпаспорт от «Тойоты», ключи от нее же и записку: «Вячеслав Аркадьевич! Уходя, захлопните дверь». И все.
Извольский опоздал на встречу на пятнадцать минут, и, по мнению Черяги, он смотрелся не так, как положено выглядеть счастливому любовнику: глаза у него были растерянные, как у школьника, получившего двойку по любимому предмету, щеки отливали нехорошей желтизной, и вообще выглядел директор так, словно он вчера не много трахался, а много пил. Лицо Извольского было неожиданно некрасивым и потухшим. «Е-моё, – обеспокоенно подумал Черяга, – если у него с ней, как с секретаршами, ничего не вышло…»
Кроме того, гендиректор был облачен во вчерашнюю мятую рубашку и мятый же костюм, с отворотами брюк, запачканных грязью, что резко отличало его и от улыбающегося президента «Росторгбанка» г-на Ростиславцева, и даже от безукоризненно выглаженных банковских шестерок.
Ростиславцев лично провел всех собравшихся в свой кабинет, душевным голосом извинившись за вчерашнее свое отсутствие, и долго и со значением пожимал руку мятого Извольского.
– Очень рад с вами познакомиться, – сказал он, – вы ведь такой медведь, все время сидите в своей Западной Сибири…
– Восточной Сибири, – поправил Извольский.
Они зашли в кабинет, роскошью не уступавший спальне высокооплачиваемой проститутки, и расселись вокруг круглого стола. В этот момент двери кабинета отворились, и в них показались два новых действующих лица, которых Извольский здесь никак не ожидал увидеть.
– Позвольте вам представить, – сказал Ростиславцев, – Геннадий Серов, вице-президент банка «Ивеко», и Алгис Аузиньш, начальник металлургического департамента, тоже из «Ивеко».
– А они что здесь делают? – хмуро спросил Извольский.
– Мы не очень крупный банк, – объяснил, улыбаясь, Ростовцев, – оценив вашу позицию, мы решили, что проблема возврата кредита представляется достаточно сложной. Мы переуступили право требования по иску банку «Ивеко».
Черяга с Извольским переглянулись. «Ивеко», один из крупнейших российских банков, настоящий монстр и по объему уставного капитала, и по объему активов, и по весу в правительственных кругах, – давно недолюбливал комбинат, а комбинат отвечал банку полной взаимностью. Банк перебил комбинату пару удачных проектов, пытался опустить комбинат на ВЧК, а летом едва не сломал комбинату шею – осторожно, действуя чужими руками, но в то же время исключительно беспощадно и умело. Со стороны Извольского пакостей насчитывалось меньше, – после заседания ВЧК он набил президенту «Ивеко» морду.
