– Слава! – сказала Ирина. – Слава!
Извольский не шевелился. Двигатель потрескивал все сильнее и сильнее. Ирина отпихнула от себя тяжелое тело, кое-как перевалила его на сиденье и поползла к дверце. Дверца не поддавалась. Ирина выбралась из скособоченной машины через разбитое стекло, потом вцепилась в дверцу с другой стороны. Дверца смялась от удара в гармошку, замок заклинило наглухо.
Ирина перегнулась через дверцу, схватила Извольского за руки и потащила вон. Тащить было ужасно неудобно. Машина стояла косо, дверь смотрела не столько вбок, сколько вверх, Извольский весил положенный ему центнер, и еще был одет в тяжелое темно-серое пальто, и вдобавок в руке, где-то у плеча, наливалась тупая боль. Правый рукав совсем промок от крови, и теперь уже было ясно, что это не чужая кровь, что Ирину ранили, и сколько у нее есть времени, прежде чем она ослабеет и не сможет вытащить Славу – неизвестно.
Извольский не пролезал решительно, и тогда Ирина сначала взяла и стащила с него пальто, тяжелое и уже намокшее от крови. Она дернула пальто и свалилась с ним в жидкую грязь, а в машине опять что-то треснуло и хрупнуло, и на секунду Ирине представилось, что вот сейчас машина взрывается и от человека, который сделал с ней вчера то, что сделал, останется только пальто.
Она опять встала и взялась за безвольные, еще недавно такие жадные руки, принадлежащие неподвижному и, может быть, уже мертвому человеку, закинула их себе за плечи, повернулась спиной и пошла от мертвой машины. Она тянула, ругалась, плакала и кричала, и в какой-то момент, – она сама не поняла какой – тяжелое тело выскользнуло из искореженной металлической утробы, как ребенок, выходящий на свет после кесарева сечения, плюхнулось в ледяную грязь, и Ирина потащила его прочь, вдоль по болоту, потому что вверх по склону идти не было решительно никакой возможности.
А потом машина загорелась. Не взорвалась, как это всегда бывает в кино, а именно загорелась, как это чаще всего бывает в жизни. Из-под капота лениво выползли языки пламени, побежали вверх и вбок, огненный жар обдал Ирину, опалив синтетическую курточку и волосы, в болоте зашипели какие-то разлетевшиеся брызги, и Извольский впервые шевельнулся и застонал.
Ирина сунула руку за пазуху директора и вытащила оттуда плоскую коробочку мобильного телефона. Коробочка тут же распалась в ее руке – она была вдребезги рассажена пулей. Ирина знала, что у Извольского был и второй телефон, но она очень хорошо помнила, как после разговора директор опустил его в карман пальто, и, стало быть, второй либо выпал еще в машине, либо сгорел вместе с пальто.
Ирина сидела, глядя бессмысленными глазами на фейерверк, потом стала щупать пульс на руке Извольского. Но ее собственные руки слишком дрожали, пульса она не могла найти, она бросила это занятие и потащила Извольского к откосу, туда, где начиналась твердая земля.
Видимо, это было все-таки болото, а не лужа, потому что в один прекрасный миг кочки под Ириной расступились, и она мгновенно провалилась по пояс. Над головой вверху пронеслась машина, но почему-то не остановилась, а поехала дальше, опасаясь выяснять, кто там горит в канаве.
Ирина легла на живот и дальше перебиралась только ползком, волоча за собой тяжелое, безобразно набухшее тело. У края откоса она оставила Извольского и поползла, хватаясь за редкие вывороченные кустики, наверх. Один раз она скатилась вниз, собрала последние силы и попозла опять, оставляя за собой темный вывороченный след.
Минут через десять ей удалось забраться на откос. Машина уже догорала, жар от нее иссяк, и мокрую Ирину начал пробирать зверский холод. Она встала на четвереньки и попозла к обочине, понимая, что если Извольский еще жив, то он просто замерзнет через десять-пятнадцать минут, или сколько там надо для раненого человека, промокшего в ледяной болотной жиже.
Две машины проскочили мимо нее, то ли не заметив, то ли не желая ввязываться в стремную ситуацию, и лишь тогда, когда «Мерс» давно уже догорел и на трассе стало темно, ее обдало слепящим светом фар в третий раз.
Машина, шедшая со стороны области, остановилась. Это была темная «Девятка», доверху набитая пассажирами.
Дверцы «Девятки» распахнулись, из нее выскочило несколько парней, и Ирине невольно бросился в глаза один – огромный, что твой сервант, с короткой стрижкой и неожиданно умно блеснувшими в свете фар глазами.
– Что за хрен? – удивился кто-то.
– Ребята, – сказала Ирина, – я вас умоляю, там… внизу… человек. Директор. В нас стреляли. Он умирает…
Сухощавый парень в кожаной куртке метнулся к обрыву.
– Камаз! Атас! Это соска Извольского!
В руках одного из парней появился пистолет, он ткнул его Ирине в бок и заорал:
– В тачку! Живо!
– Отставить! – рявкнул шкафообразный, тот, которого называли Камазом.
– Шифер поехал, Камаз! Это ж на нас повесят! Гасим соску и валим отсюда!
Ирина отшатнулась, но ее крепко держали за воротник.
– Ишь ты! С-сучка! Да мы ща тебя…
Из-за взгорочка, со стороны Москвы, выскочила еще одна машина, кажется, иномарка, она была еще далеко и шла на большой скорости, далекая, равнодушная, маленький замкнутый мирок с включенной печкой, анатомическими сиденьями и весело орущим радио.
– Помогите! – жалобно закричала Ирина, как будто ее мог услышать кто-то на этой пустынной дороге, рядом с сожженным «Мерсом», жуткими бандитами, выскочившими неизвестно откуда, и умирающим Извольским.
Водитель «Девятки» ударил ее по коленям, схватил за руку и потащил в машину.
В следующую секунду раздался бешеный скрип тормозов. Иномарку развернуло так, что она едва не хряснулась о «Девятку». Дверцы ее распахнулись, и раньше, чем жуткая компания успела чего-то сообразить, водитель хрюкнул и пропахал носом асфальт от непонятно с какой стороны прилетевшего хука.
– Стоять! – раздался дикий крик, кто-то в компании грязно выругался, и тогда вместо крика по асфальту защелкали выстрелы.
Ирина подняла голову и увидела в свете фар «Девятки» бешеное лицо Черяги, всаживающего в асфальт у ног перепуганной шпаны одну пулю за другой.
– А ну, суки, мордой в землю! – орал Черяга, а бандиты уже лежали на проезжей части, необыкновенно покорно и организованно, растопырив ноги и отклячив в ночное небо перепуганные задницы.
Ирина с размаху бросилась к Черяге, ткнулась головой в грудь.
– Там… Слава… у болота…
А выскочившие из иномарки ребятки уже скатывались вниз по склону, на дороге показались фары еще одной машины, и Ирина обвисла на руках Черяги, чтобы через десять минут очнуться и увидеть сквозь подступающую черноту, как над головой рокочет вертолет с красным крестом на боку…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Разбор полетов «Мерседеса»
Вячеслав Извольский открыл глаза.
Он лежал на белых накрахмаленных простынях в одиночной палате с розовыми, как зефир, стенами. Где-то справа стояла рогатая, похожая на лося капельница, и рядом с этой капельницей сидел и глядел на босса Черяга.
