Тодди стал ходить повсюду в вывороченном кафтане и спрашивать:
– Скажите мне, из чего получаются богатства знатных, как не из нашей нищеты? Сдается мне, что в мире не будет порядка, пока верх и низ не поменяются местами, и не останется ни бедных, ни богатых.
Тодди разошелся, впрочем, со многими корольками. Ржаные корольки всегда считали, что истинным королем будет человек из рода Ятунов. Тодди говорил, что народ может подать голоса за любого благочестивого человека.
Ржаные корольки говорили, что умерший король должен воскреснуть, и вся история мыслилась ими как великое повторение. Тодди же говорил, что мир не возвращается к старому, но в каждую новую эпоху приходит новый заместитель предвечного, несет новые законы и новые истины. Он также считал, что в каждой общине должны быть два слоя: посвященных полностью и посвященных частично, а в развитии учения – два времени: время скрываться и время восставать.
В то время, когда надо скрываться, позволительно утаивать свои взгляды и обманывать любого, включая самих своих сторонников, в том, что касается сути учения. В то время, когда надо восставать, все инаковерующие должны принять учение, а в случае отказа должны быть немедленно убиты вместе с семьями, а имущество их роздано достойным.
* * *
Бредшо висел на верхушке скалы и тихо сходил с ума: из раны под ключицей капало куда-то далеко вниз.
Когда стемнело окончательно, крестьяне стали забрасывать повозки факелами, а потом кинулись из них. Лица они вымазали белой глиной и от этого считали себя невидимыми. Люди за повозками, однако, видели их отлично и принимали за покойников – так страшно они кричали.
Потом крестьяне подняли на шесте расписанную деревяшку, сложенную из нескольких частей длиной с локоть, и перебросили ее через повозки. Деревяшка упала на стреху, стала крутиться и страшно завыла. Люди Даттама испугались, и, так как им было куда бежать, побежали к подвесному мосту; Даттам приказал рубить последние секции раньше, чем все успели спастись.
Крестьяне увели коней и разломали повозки. Из деревни приехали возы с сеном, сено сложили вокруг Варайортова храма и подожгли: после того, что рассказал отпущенный пленник, крестьяне особенно испугались, что Варайорт поможет осаждавшим, и торопились его сжечь.
А по ту сторону расщелины сидел племянник графа, Лиддин Черноногий. Чтобы не казаться испуганным, он взял кусок бобового сыра, резал его и ел. Было светло: пламя вокруг храма поднялось высоко, дети кричали, а женщины заголялись и катались по земле. Женщин было сотни три. Тут Лиддин прищурился и увидел, что пленников уже отвязали от верхушки скалы и ведут вниз, чтобы жечь вместе с бесом.
– Из-за вашей трусости и жадности, – сказал рыцарь Даттаму с досадой, – то же будет и с нами.
Запил кусок сыра водой и задумчиво прибавил:
– Не было такого, чтобы простые крестьяне нападали на господ. Наверное, это и в самом деле покойники. Право, я уже чувствую морок, и ноги мои как в огне.
Даттам поглядел на него и заметил:
– Это, сударь, немудрено, так как в темноте вы сели на муравейник.
Тут Лиддин с воплем вскочил и стал ругаться.
А неподалеку стоял большой котел с кипящей водой, в нем собирались варить мясо. Даттам пихнул этот котел так, что тот вылился на пенек с муравейником.
И только он это сделал, как поднялся страшный визг и вой, с неба слетели демоны, закружились голубые мечи. Зашумело, заухало, Лиддина швырнуло о камни. Он вскочил: далеко внизу храм Варайорта разлетался цветным громом, землю под ногами крестьян дурно пучило, мяло их, как в крупорушке.
А Даттам выхватил меч, прыгнул на поляну и закричал своим людям:
– Это чудо! Сами боги нам помогают!
Тут он отдал приказ: заскрипели веревки, заново сколоченная секция подвесного моста поехала вниз, и монахи побежали через овраг рубить остатки крестьян. Даттам побежал первым, посмотреть, живы ли пленники или их поело вместо с крестьянами.
К рассвету все было кончено. Люди восстали необдуманно и мало что могли сделать для своей защиты. Вдоль всей дороги от храма до деревни лежали мертвецы и куски мертвецов. Крестьяне были одеты так скверно, что никто, вопреки обычаю, не позарился на платье, и странно было видеть такое множество покойников, лежащих одетыми.
Пленники были почти все живы. Бредшо обнаружил, что он может держаться в седле, несмотря на рану.
Бредшо съехал вниз, облазил развалины храма, а потом попытался найти обломки желтой священной повозки, за которой Даттам всегда приглядывал на крутых спусках и ящики из которой снесли в храм, а не за мост. Повозку разнесло на такие щепки, что дышло ее Бредшо нашел метрах в трехстах от эпицентра взрыва.
Потом он поскакал за Даттамом в деревню. Он сам был бы не прочь повесить иных здешних крестьян и заранее ужасался тому, что сделает Даттам. Он догнал Даттама в конце ущелья и спросил, что же случилось с храмом Варайорта.
Даттам закатил глаза и важно ответил:
– Чудо, сударь! Храм Шакуника – великая чаша, основание коей на небесах! Немного найдется на небе богов сильней Шакуника и колдунов лучше меня!
Тогда Бредшо спросил:
– А что, говорят, пять лет назад двадцать тысяч аломов напало на империю – так налетел вихрь, закружились огненные мечи, скалы выломились из своих корней и уничтожили святотатцев, – это правда?
– Разумеется, – ответил Даттам. – Еще государь Иршахчан завоевал империю две тысячи лет назад, оживив железных быков и самодвижущихся черепах.
«Вы – лжец, – хотелось сказать Бредшо. – Вы – лжец, и вы везли в графский замок целый фургон взрывчатки, уж не знаю, порох это был или динамит. Но этой взрывчатки империя не то что две тысячи, а и двести лет назад не знала, иначе бы варвары не завоевали ее. Немудрено, однако, что империя теперь позволяет торговать холодным оружием, – если у нее есть взрывчатка».
Ничего этого Бредшо, конечно, не сказал, да и главного в истории со взрывчаткой, признаться, не понял.
* * *
Когда Даттам прискакал в деревню, из графского замка на скалы уже выехали вооруженные люди. Вокруг замка все было выжжено. Даттам принюхался: пахло паленой шерстью; а шерсти был весь годовой сбор. Еще пахло жареным мясом. Даттам подумал: нищенский бунт, как нищенская свадьба, и длится меньше суток, и вещей истребит – годовой запас. Единый бог управился с конфискацией быстрее, чем единое государство, благо трудился не пером, а мечом.
Тодди Вывороченный Кафтан заперся с другими на мельнице и сказал: «Горе мне, ибо я не сумел возвестить истину достаточно громко». Дрался он, по общем мнению, очень хорошо, и не будь он колдуном, следовало бы сожалеть о его гибели. Говорили, что мельничные колеса завертелись от крови. Даттам был зол на то, что пришлось сжечь из-за человека мельницу, плюнул и сказал:
– Какая разница, отчего вертятся, лишь бы вертелись.
