Лицо Назара просветлело, широко размахнувшись, он зашвырнул
болт в канаву.
– Ну и слава богу, садитесь, девки.
Кашляя, чихая, выпуская из выхлопной трубы облака то
черного, то белого дыма, судорожно вздрагивая и лихорадочно трясясь, «персик»
весьма быстро домчал до таблички с надписью «Мирск».
– Во, – сообщал Назар, – конечная, поезд дальше не пойдет,
вылазьте, граждане.
Я вышла на заросшую сорняками дорогу.
– Можно попробовать дальше проехать, – предложила Лизок.
– Нет, – помотал головой Назар, – на днище сядем.
– Не надо, я пешком дойду, – улыбнулась я и протянула дядьке
три розовые бумажки.
– Потом расплатитесь, – сказал он, – когда назад привезу, мы
вас тут подождем, на пригорке.
– Но я могу задержаться на час, два…
– И что?
– А вам тут стоять?
– Торопиться некуда, – заверила Лизочек, – у меня каникулы
начались, а магазин с продуктами круглосуточный, успеем потратиться.
– Твоя мама будет беспокоиться.
Лизок заморгала.
– Это вряд ли. Она умерла.
– Прости, пожалуйста.
– Ничего, – кивнула Лиза, – ее машиной сшибло. Мы с папой
вдвоем живем. Вы не торопитесь, папа спать ляжет, а я радио послушаю. Эй,
стойте!
Я обернулась. Девочка протягивала мне куртку из плащовки с
капюшоном.
– Наденьте, – велела она, – а то простудитесь.
Я натянула на себя ветровку и побежала в Мирск.
Уж не знаю, как выглядело местечко тогда, когда Сергей
привез сюда Соню, но сейчас тут вполне можно было снимать фильм под названием
«Земля после нашествия инопланетян». По бокам единственной улицы тянулись
развалины домов, тут и там валялись ржавые останки каких-то механизмов, колеса,
ведра, непонятные, изогнутые в разные стороны трубки… Внезапно показалась
избенка, вполне крепкая, жилая, на окнах болтались занавески, на крыше торчала
антенна.
– Здравствуйте, – закричала я под окнами, – есть тут кто?
Дверь распахнулась, показалась голова, повязанная серым
платком.
– Чего надо?
– Красноармейская улица, дом восемь где?
– Вниз иди, к лесу.
– Далеко?
– А до конца.
Я продолжила путь, по дороге попалось еще несколько
обитаемых домов, но хозяев не было видно, может, они, испугавшись мелкого,
моросящего дождя, попрятались в избах.
Наконец дорога уперлась в опушку. Я завертела головой в
разные стороны. Где же нужный дом? Справа одиноко торчит остаток кирпичной
стены, слева навалена куча бревен. Чуть поодаль, правда, виден крепкий дом. В
полной растерянности я топталась между развалинами…
– Вы кого-то ищете? – кто-то тихо спросил за моей спиной.
Я обернулась, вполне симпатичная женщина в резиновых сапогах
и ярко-красной куртке стояла на дороге, опираясь на лопату.
– Да, – обрадовалась я, – дом номер восемь по
Красноармейской.
– Вот он, – ткнула тетка в сторону руин, – развалился.
– Давно?
– Ну… может, год тому назад, полтора, точно не скажу.
Я растерялась. Если изба рухнула двенадцать месяцев назад,
Яна никак не может сидеть в подполе, – Вы ей родственница? – поинтересовалась
тетка.
– Кому? – автоматически спросила я, осматривая кучу бревен,
потемневших от времени.
– Олимпиаде Михайловне. Хорошая женщина была, царство ей
небесное.
– Вы знали ее?
– Конечно, – усмехнулась женщина, – она меня на свет
принимала. Олимпиада Михайловна работала акушером-гинекологом в Козюлине, в
больнице. В прежние годы автобус регулярно ходил, впрочем, напрямик, через
лесок, недалеко бежать. Да и Мирск тогда совсем другим был, дома крепкие, людей
полно, свиноферма стояла, коровники, колхоз работал, «Заря коммунизма».
Олимпиаду тут все любили, она никому в помощи не отказывала: давление там
померить, банки поставить. Хоть и гинеколог, да все умела. А еще наши бабы к
ней бегали с болячками и рожали при ней. Поговаривали, что тетя Липа и аборты
делает, но это точно не знаю. Правда, деньги у нее водились, но она не жадная
была, всегда в долг давала. Вот Яна у нее противная выросла.
– Вы и Яну знали?
– А то! Вместе в школу бегали, я, правда, на два класса
постарше, но у нас в Мирске школа малокомплектная была, учились мы в ней до
пятого класса, все, от первоклашек до старших, сидели в одном зале, учительница
по рядам ходила и каждому свое задание давала. А в старших классах в Брусково
бегали. Яна очень нос задирала и врала много.
– Ну что, например?
Женщина скривилась.
– Фантазия у нее через край била. Классе в третьем она мне
раскрыла «страшную» тайну, дескать, тетя Липа ей не родная мать. Родители Яны
космонавты, им нельзя было ребенка иметь, а они родили и Олимпиаде отдали. «Вот
вырасту, – врала Янка, – отправлюсь в Москву, найду их и заживу королевой. Буду
каждый день платья менять, торты есть и на „Волге“ ездить». Я своей маме
рассказала, та к тете Липе сбегала, похоже, Янке оплеух за вранье надавали, она
с тех пор больше глупости не болтала, только иногда, если ее кто обижал,
шипела: «Папе своему пожалуюсь!», но никто ей не верил, конечно. Какой отец!
Тетя Липа не скрывала никогда, что родила вне брака девочку, замужем-то она
никогда не была.
– Скажите, Яна сюда не приезжала?
– Ну, раза два-три. Может, убили ее, – предположила
собеседница, – все, унесло, словно щепку потоком, ни разу к тете Липе на могилу
не пришла, памятника не поставила, там только одна табличка. Вот поэтому и
думаю, что убили ее. Все-таки нормальная женщина мать так не оставит, не
по-божески это!
– Нет, Яна жива, – пробормотала я, – думала, честно говоря,
ее тут застать. Значит, она не приезжала недавно, вы точно знаете?
Женщина хмыкнула:
– Да уж куда точнее. У нас в Мирске событий никаких не
происходит, любой человек из города любопытство вызывает. Вы вот сейчас по
улице прошлись, так теперь станут полгода обсуждать, во что одета была, к кому
заявилась, о чем разговаривала. Ко мне придут, расспрашивать начнут.
