– Да я никого не встретила, только в одну избу и
постучалась!
Собеседница мягко улыбнулась.
– Это вам только кажется, а из-за занавесок столько глаз
глядело! В Мирске скрыть что-то трудно.
И потом: ну приехала Яна, и что? Изба развалена, куда ей
деваться? Ко мне бы пришла, чаю попила. Кстати, хотите горяченького?
– Спасибо, – лязгнула я зубами.
– Холод-то какой после жары наступил, – посетовала женщина,
ведя меня к маленькому, но крепкому домику, – сейчас все в огороде померзнет.
Ну просто беда.
В чистенькой, опрятной кухне она усадила меня за стол,
налила пол-литровую кружку светло-желтой, замечательно горячей жидкости и
предложила кусок хлеба с маслом.
– Давно в город за конфетами не ездила, – пояснила хозяйка,
– вот и нету сладкого, но, если сверху, на масло, сахарный песок насыпать,
очень вкусно получается!
Я улыбнулась.
– В детстве я проводила лето в деревне, и бабушка часто
давала мне такое «пирожное». Давайте познакомимся, меня Виолой зовут.
– Валя, – приветливо ответила хозяйка.
– Не тоскливо вам тут?
– Так я только на лето приезжаю, – объяснила Валя, – детей
вывожу, носятся целый день на воздухе, никакой дождь им не помеха. Посажу все,
соберу, в банки закатаю и домой, в Москву. Мирск у нас теперь вроде дачи.
Далеко, правда, зато все свое, и земли полно, сей не хочу, никто сотки не
считает. Я вон себе тети-Липин огород прихватила, под картошку его распахала.
Муж, правда, сердился, говорил: «Вот Антонина приедет и задаст тебе, налетит,
наорет…» А я ему в ответ: «Она сюда сколько лет нос не кажет…»
– Кто это, Антонина? – прервала я ее.
– А сестра тети Липы, – ответила Валя, – только ей больше по
жизни повезло, в город переехала, в Козюлино, небось до сих пор там живет, она
моложе тети Липы лет этак на шесть, а может, и больше, я точно не знаю. Они с
тетей Липой не слишком ладили, Тоня злая, прямо как Яна…
Я удивилась.
– Злая?
– Ага, – кивнула Валя, – знаете, ей жутко повезло у
Олимпиады родиться. Все удивились, когда тетя Липа родила, да так внезапно.
Утром моя мама увидела, что во дворе коляска стоит, ну и не утерпела, пошла
спрашивать: что за младенец, откуда взялся…
Олимпиада спокойно улыбнулась:
– Я родила.
– Ты? – мать Вали схватилась за забор рукой. – Когда?
– А неделю назад.
– Это когда к тебе Тоня приезжала?
– Точно, я ее к родам вызвала.
– Но ты же беременной не казалась, – никак не могла
успокоиться соседка.
– Значит, плохо смотрели, – усмехнулась Олимпиада, но потом
сжалилась над растерянной матерью Вали и объяснила:
– У меня вес большой, живот всегда торчит, грудь объемная,
надела платье пошире – никто ничего и не заметил.
– Кто же отец?
– Молодец с большой дороги, – отмахнулась Олимпиада.
Как ни старались потом жители деревни, так и не узнали, кто
же папа Яны. Но отсутствие доброго, любящего отца никак не сказалось на ее
судьбе. Яна всегда была одета лучше всех в деревне, имела самые замечательные
игрушки и книжки, у нее был велосипед и, неслыханное дело в Мирске, свой
собственный телевизор, стоявший в ее комнате.
Олимпиада никогда не ругала дочку. Та таскала охапками
двойки, но мать лишь улыбалась.
– Ничего, деточка, школа не показатель, получишь аттестат,
пойдешь в медицинское училище, затем в институт, станешь акушером, продолжишь
династию.
Но Яна вовсе не собиралась учиться на врача, ее не
привлекала перспектива всю молодость тухнуть над учебниками. Девочке намного
больше нравилось бегать на сеновал с местными парнями.
Валя завидовала Яне до зубного скрежета. Во-первых, не было
никаких шансов явиться на танцы одетой лучше, чем Яна. Та носила красивые туфли
производства Чехословакии, платья, выпущенные в ГДР, у нее даже имелись джинсы,
самые настоящие, американские. Олимпиада разрешала Яне пользоваться косметикой
и не хваталась за крапиву, увидав у нее в руке сигарету. А Таня, мать Вали,
чуть не прибила свою дочь, когда та попыталась намазать губы.
Яне купили магнитофон, Валя могла лишь мечтать о подобной
игрушке, у Яны был фотоаппарат…
– Нечего ей завидовать, – шипела Таня, – Липа хорошо
зарабатывает, не чета мне! Лучше уроки учи, дура!
За этой филиппикой следовал крепкий тумак. Валя стукалась лбом
о стол и, глотая слезы, бормотала:
– Ну и везет же некоторым, а она еще мамой недовольна.
Яна и впрямь росла грубой, практически не слушалась Липу,
могла нахамить соседям.
– Распустила девку, – шептались бабы.
Один раз Катя Феоктистова, которую Яна, пересекая глубокую
лужу на велосипеде, обрызгала с головы до ног, решила устыдить девицу и пришла
к Олимпиаде скандалить.
Липа выслушала претензии, а потом заявила:
– Ты, Катя, лучше за своим сыном приглядывай, который день
пьяный ходит.
– Зато людей не пачкает, – завизжала Феоктистова, – а
твоя-то! Ваше развратница.
Олимпиада насупилась:
– Немедленно извинись перед Яной.
– С какой стати?
– Она не развратница.
– Б…. она и есть б…! Вечно с парнями обжимается.
Липа встала и взяла пальто.
– Эй, ты куда? – растерялась Катя.
– Пойду к тебе домой, – сообщила Олимпиада, – раз ты мою
дочь оскорбляешь, то я твои тайны беречь не обязана. Расскажу, как в прошлом
году делала тебе аборт, когда ты забеременела, только не от мужа, а от
тракториста Лени.
– Не надо, – испугалась Катерина.
– Тогда извиняйся, – твердо сказала Олимпиада.
Историю эту, давясь от смеха, рассказала Вале Яна, которая
всегда подслушивала, подглядывала за матерью и была в курсе всех ее дел.
И такую замечательную маму Яна не любила. Она регулярно
устраивала Олимпиаде скандалы, орала, топала ногами и пугала ее.
– Поеду к Тоне жить, брошу тебя и уйду!
