– Ты че припер? – налетела на него Лена.
– Так плитку, – спокойно ответил Семеныч.
– Какую?
– Кабанчик, черный, качественная вещь, но у меня его мало,
всего шесть штук.
– Ты, Семеныч, последний ум пропил, – обозлилась Лена, – за
каким фигом нам твои оббитые куски?
– Они совсем целые, – оскорбился тот и рукавом грязной
куртки начал протирать кафель. – Вот и я думаю, а за фигом он вам? Никак сортир
замостить решили?
– Сдурел совсем, – уперла кулаки в боки Лена, –
электрическая плитка нам требуется, дурень! Идиотина безмозглая!
– Сами вы дуры, – обиделся Семеныч, – по-человечески
объяснять надо! А то орут: плитка, плитка!
Вот я и припер кабанчик.
– Теперь при нужную вещь, – велела Лена.
Семеныч почапал домой. Очевидно, ему очень хотелось выпить,
потому что назад он вернулся быстро, держа в руках агрегат самого причудливого
вида.
Черный кругляшок на трех ножках в середине имел отверстие,
прикрытое белым материалом, похоже, это был давно запрещенный в России асбест.
Поверх изоляционного материала лежали две тоненькие железные спирали. Стоит ли
говорить, что от плитки тянулись длинные-предлинные провода, заканчивающиеся
оголенными концами.
– Давайте водяру, – велел он.
Мы совершили обмен. Семен мигом с жадностью ополовинил
бутылку, крякнул и спросил:
– Ну че? Подсоединить?
– Начинай, – кивнула я.
Мужик полез по лестнице на столб. На этот раз я уже не
испугалась, глядя, как он, покачиваясь, «врезается» в линию. Опять раздался
треск, волосы гореэлектрика стали дыбом, глаза вывалились из орбит почти на
щеки. Но ни Томочка, ни Кристя, ни я не заорали.
– Во, – встряхнулся Семеныч, – ну плохо!
– Что на этот раз? – спросила я.
– Так опять шандарахнуло, – грустно сообщил он, – снова
тверезый стал. Нет, теперь сначала к току подключаться буду, а потом уж
отдыхать начну. Иначе какой смысл водку переводить! Зря, выходит, пью.
С вас, девки, еще поллитра.
– Обойдешься, – фыркнула Лена, – за две бутылки огород
копают, плитка вообще один стакан стоит, мы просто добрые.
– У тебя еще полбутылки осталось, – отметила я, – сейчас
слезешь и отдохнешь. А теперь сделай милость, включи плитку!
Семеныч сделал быстрое движение руками, и на всей улице,
кроме нашего дома, погас свет.
– Во! – изумился мужик. – Эффект! Идите, девки, готовьте,
пока вой не пошел.
Мы понеслись в кухню. Томочка быстро помазала сковородку
маслом, налила тесто и повернулась к Никитке.
– Чуть-чуть подождешь?
– Да, – кивнул малыш и прижался к Кристине.
Наступила тишина.
– Странно, что никто не возмущается, – удивилась я, –
света-то нет.
– Здесь народ привычный, – улыбнулась Лена, – вечно
электричество выключают. Небось, думают, снова Мосэнерго бузит.
Прошло минут десять. Семеныч, допив бутылку, задремал на
нашем крыльце.
– Может, оладьи переворачивать пора? – воскликнула Крися.
Томочка наклонилась над сковородкой.
– Да они даже жариться не начали. Э, плитка почти холодная.
– Вот гад! – с чувством произнесла Лена. – Ща я его будану.
Семеныч, Машка идет!
– Где? – тот моментально вскочил на ноги. – Машка!
– Успокойся, – хмыкнула Лена, – твоя жена уже три года как
померла, никто тебя больше вилами за пьянку не гоняет. Пошутила я.
– Ну и шуточки у тебя, – вздрогнул алкоголик.
– Сам хорош! Что ты нам принес?
– Плитку.
– Она не фурычит.
– Значит, сломали, у меня здорово работает, я на ней чайник
кипячу, – объяснил Семеныч, – газ-то дорогой, а за свет платить не надо, он от
столба, дармовой.
– И долго чайник закипает? – поинтересовалась Томочка.
– А за ночь, – ответил Семеныч.
– Это как? – не поняла я.
– Так просто, – заморгал он, – вечером, перед сном, часов в
девять воды налью и на плитку ставлю, как раз к шести утра поспевает.
Любо-дорого, быстро и бесплатно.
– Значит, оладий не будет, – заключила Кристина.
– Тише, – шепнула я и глянула на Никитоса.
Сейчас бедный ребенок зарыдает с утроенной силой, но
никакого крика не последовало. Малыш, так и не дождавшись вожделенных оладушек,
спал, положив голову на стол. Кристина взяла брата и, приговаривая: «Ты мой
кисик сладенький, котик пушистенький», унесла мальчика в комнату.
– Забирай свою плитку, отдавай нашу водку, – велела Лена.
– Мне ее че, выплюнуть? – заржал Семеныч.
– Нет, – растерялась я, – можешь при себе оставить, но
завтра привезут баллон с газом, ты его подключишь, и в расчете будем.
– Лады, – крякнул Семеныч, – еще стакан, и хорошо.
– Сначала баллон, потом стакан, – решительно заявила я.
– Во злыдня, – поморщился Семеныч, – будь по-твоему, вы,
девки, все стервы.
Утром опять шел дождь. Вспомнив, как мерзла вчера весь день,
я натянула на себя куртку и осенние ботиночки.
– Ты куда? – зевая, спросила Томочка.
– В издательство.
– Вчера же там была, неужели все дела не переделала?
– Ну… сегодня фотокорреспондент приедет, из журнала.
– Какая ты, Вилка, у нас знаменитая, – покачала головой
Томочка, – а для какого издания тебя снимать станут?
Я вздохнула, честному человеку намного легче жить, чем
вруну. Стоит сказать ложь один раз – потом не остановишься. Вот сейчас,
например, я солгала про фотографа, теперь нужно продолжать.
– Для «Космополитен».
– Ой, как здорово! Тебя оденут в шикарную одежду, да?
Я кивнула, надеясь, что Тома закроет тему, но она не
успокаивалась. Увидев, что на веранду входит Кристя, она сказала:
