Он сел в машину, перевел дыхание и включил двигатель. С облегчением вздохнул — бомбу ему не подложили. Какое-то время он сидел за рулем, напряженно размышляя над собственными сомнениями и подозрениями. Ему надо было вспомнить разговоры, которые он вел с Андре в прошлом, сопоставить их содержание с тем, что он видел в его маленькой мастерской. Как-то Андре обмолвился, что оборудование было мобильным, и Санк-Марс нашел у него в кладовке подтверждение этому. Оборудования большого радиуса действия у него не было, не было ни антенны на крыше дома, ни куда-то уходящих проводов, ни телефонных розеток в стенном шкафу. Но разве не говорил ему Андре, что разговор в гараже «Сампсон» он записывал дома, когда болел гриппом? Оборудования, которое позволяло бы ему это сделать, Санк-Марс не заметил, и в любом случае такое его заявление противоречило тому, что он говорил раньше исключительно о мобильном характере его оборудования. Тогда Санк-Марс поймал его на этом противоречии, о котором долго потом размышлял. Ему нравилось подмечать противоречия, они были для него как трещины в толще событий, в которые проникала его пытливая мысль. В то время он не мог осмыслить эту информацию, не располагая достаточными сведениями, его подозрения тогда были слишком неопределенными. Теперь положение изменилось — у него появилось недостающее звено, и ему надо было найти нужное место в общей картине.
Он включил передачу. Бомба не взорвалась. Детектив выехал на улицу. Взрыв не прогрохотал. Если бы было возможно, он никогда бы не включал заднюю передачу. Сделав это, можно было нарваться на большие неприятности.
Санк-Марс направился в центр. Ему очень хотелось найти полицейского ночной смены, которому можно было доверять. Кого-то, кто не возражал бы против того, чтобы дождаться, когда молодая женщина выйдет из квартиры, кто мог бы проследить за этой шлюшкой, чтобы выяснить ее адрес. Кого-то, кого не смущала бы мысль о том, что он одновременно следит за другим полицейским. Размышляя в этом направлении, он подумал об Окиндере Бойле, о том, как бы он отнесся к слежке за полицейским. Захочет ли он познакомиться с этой девушкой, втереться к ней в доверие, может быть, написать о ней репортаж? Штатские уже далеко не в первый раз принимают участие в этом деле.
«Дальше будет хуже», — сказал себе сержант-детектив Эмиль Санк-Марс. Стоя на светофоре в ожидании смены красного света зеленым, он скорчил недовольную гримасу и подумал: «Еще не вечер».
Когда он продолжил путь, темные очертания горы окутывал туман, но мягкий свет креста на ее вершине служил ему ориентиром, снова напоминая, что он — Санк-Марс, все ближе продвигается к центру событий, где ему уготована главная роль.
Они пришли посреди ночи. Еды с собой не принесли. Восемь «Ангелов ада» вошли в небольшое помещение и в два ряда встали по бокам кровати, на которой сидела Джулия Мардик, закрыв глаза от слепившего ее верхнего света. Мужчины молчали. Они стояли вокруг ее кровати как безгласный древний греческий хор, намеренно низведенный до уровня, который уже нельзя было назвать человеческим, а она была напугана, голодна, одинока и вконец сломлена. Они были в своем истинном обличье — одежде байкеров.
— Пожалуйста, — еле выговорила она, — не делайте этого.
Джулия ничего не ела с тех пор, когда пообедала на корабле. Долгие часы ее держали почти в полной темноте — неясные блики тускло мерцали лишь в тех местах в перегородках и потолке, куда были выведены трубы. Но и этого освещения хватало, чтобы видеть, как к ней подходили крысы и обнюхивали ее. Она провела там всю ночь и даже сесть не могла. А наутро к ней пришел капитан. Сквозь слезы она спросила его:
— Они собираются меня убить?
Он ткнул в нее указательным пальцем и ответил:
— Не убивать тебя на моем корабле.
Она так и не поняла, была ли это хорошая новость или смертный приговор. Капитану, казалось, сильно не нравилось все происходящее. Он отвел ее в туалет, а потом опять приковал наручниками к трубе.
На следующую ночь капитан перевел Джулию в отдельную каюту, где ее заперли, но уже без наручников. Там хоть воду можно было пить. Днем она дала обещание не устраивать скандалов, и ее вывезли из порта на БМВ через пост охраны. Потом они долго ехали по шоссе на восток от Монреаля, на территорию, которую контролировали «Ангелы ада», в район, называемый «восточными городами».
Там ей выделили отдельную квартиру.
Но и в тот день ее ничем не накормили, а стояла уже глубокая ночь.
Человек, которого она знала под именем Жан-Ги, подошел ближе и встал сбоку от других, как будто готовился к какой-то церемонии или ритуалу. В отличие от других он никогда не носил байкерского прикида, а всегда одевался с иголочки. И теперь он был одет в розоватую рубашку и бежевый костюм. Она бросила взгляд на остальных — все они смотрели на нее безо всякого выражения, животы вываливались из штанов, они переминались с ноги на ногу, позвякивая цепочками, у некоторых были ножи, на куртках — нашивки с костями и черепами. На пальцах у байкеров поблескивали перстни и кольца, на шеях болтались цепочки и медальоны с подвесками, тела их были покрыты татуировкой. Патлатые и нечесаные, со слезящимися глазами, свалявшимися бородами, мужчины смотрели на девушку бесстрастно, как каменные изваяния. От них разило джином и сильно, удушливо воняло потом. Жан-Ги, весь в бежевом, стоял сбоку, скрестив руки как директор похоронного бюро, и, казалось, чего-то ждал. Джулия беззвучно взмолилась:
— Пожалуйста, не надо…
И тут вошел он — Царь. Мужчина был безукоризненно одет, как будто костюм ему шил тот же портной, что и Жан-Ги, с той лишь разницей, что на нем не было пиджака. Она заметила, как похрустывает его накрахмаленная рубашка, как отлично отутюжены брюки, узел черного галстука был чуть ослаблен у воротничка. Как и в первый раз на корабле, перед тем как он приковал ее наручниками к трубе, Джулию поразили его тяжелый взгляд и полные губы. На этот раз в тусклом освещении она еще заметила, что у него острые скулы и слишком оттопыренные уши, из-за которых, возможно, его голова выглядела как-то странно, непропорционально. Она подумала, что лет ему где-то под пятьдесят или немного меньше. Царь взял стул от скромного столового гарнитура, и Джулия вдруг испугалась, что он размозжит ей голову. Она вздрогнула и сдвинулась к краю кровати, но мужчина повернул стул к ней спинкой, поставил его у изножья кровати, сел и упер локти в спинку.
Ей хотелось поймать его взгляд, разглядеть в нем хоть что-то человеческое.
— Мы тебя называем банкирская дочка. Об этом должен быть один анекдот.
Она чуть поежилась под одеялом, пытаясь ощутить собственное тело. Девушка была полностью одета.
— Она была всего лишь банкирской дочкой… — голос ее срывался, она слышала надсадное дыхание этих вонючих мужиков, и ей казалось, что некоторым из них трудно держаться прямо, — …но все мужчины брали у нее взаймы.
— Мне говорили, что с чувством юмора у тебя нет проблем.
— Кто это мог заметить? Никто из тех, с кем я… — она еще как-то пыталась быть смелой.
