«Конечно, — мелькнуло у нее в голове. — Пусть еще один человек сможет меня опознать. Мне до конца жизни придется удариться в бега».
Они еще раз прорепетировали закладку бомбы в машину. Улица была оживленной, а неподалеку на перекрестке жизнь всегда била ключом. Надо будет дождаться момента, когда шум машин заглушит сигнал, раздающийся при открытии дверцы. Бомбу положить на сиденье. Вынуть ключ из замка зажигания, чтоб сигнал от открытой двери смолк. Положить бомбу под сиденье водителя. После этого поднять на корпусе взрывного устройства боковой зажим, чтобы он плотно прикрепился к сиденью и прижимал бомбу, чтобы она не двигалась. По окончании установки надо снова вставить ключи в замок и как можно тише закрыть дверцу.
«Просто замечательно, — подумала Джулия. — Мои пальчики останутся на корпусе устройства, на ключах, на ручке дверцы. Почему бы мне там не оставить визитную карточку и номер телефона, по которому меня можно застать?»
— А теперь, — сказал Жан-Ги, — еще раз отрепетируй.
— Отстань.
— Делай, что тебе сказано. Стул — это машина. Ключи я кладу на эту тумбочку. Представь себе, что это замок зажигания. Давай, делай, что тебе говорят.
Она три раза повторила процедуру, двигая бомбу по ковру под стулом без всякого интереса и без всякого напряжения.
— Хорошо, — сказал он, — отлично.
— Жан-Ги, как называется этот клуб? На какой он улице?
— Не бери в голову.
— Ты что, не знаешь?
— Я жду звонка.
— У нас есть что-нибудь пожевать?
В ее отсутствие в квартире оставались «Ангелы», так что ее отец оказался их пленником. Они сюда натаскали еды и напитков.
Большая комната была соединена со столовой, где Карл Бантри расставил все необходимое ему для работы оборудование. Банкир что-то набирал на клавиатуре, занятый своими цифрами. Джулия подошла к нему и поставила рядом стул. Она чмокнула его в щеку и заглянула ему через плечо, чтобы посмотреть, чем он занимается. Когда они остались вдвоем, она шепнула ему на ухо:
— Надо послать сообщение. Это будет у какого-то клуба. На бойкой улице рядом с оживленным перекрестком. В дорогом районе. До отказа забитая стоянка с машинами членов клуба. Посылай.
Карл Бантри кивнул, давая ей понять, что сообщение отошлет.
— Пока ты была там с Жан-Ги, мне пришел запрос: «Представьте подробности по злокачественному смещению».
У нее потемнело в глазах. Заметив ее состояние, Карл положил девушке руку на колено и зашептал:
— Приди в себя. Успокойся. Все в порядке. — Кто-то шел к ним по коридору. — Хитер, мне надо ответить.
— Передай, что у меня ноги такие — деформированные. Об этом знает Гиттеридж. Посылай.
Карл снова кивнул. Его пальцы проворно бегали по клавиатуре. Джулия бросила взгляд на экран.
— Теперь ясно, — сказала она. — Папочка, будь осторожен. Злокачественное смещение означает, что нас вычислили.
Он кивнул и отвел от нее взгляд.
Джулия встала, чтобы взять кофе с бутербродом, которые принес ей Жан-Ги.
Сосредоточившись на купленном в кафетерии бутерброде с колбасой типа докторской, Эмиль Санк-Марс наслаждался краткой передышкой, несмотря на то что колбаса была слишком тонкой, а хлеб безвкусным. Но и передышка оказалась краткой, потому что в кафетерий вошел капитан Жиль Бобьен и сказал:
— Эмиль, зайдите, пожалуйста, на пару слов ко мне в кабинет.
— Сэр, у меня дел по горло.
— Это ненадолго, Эмиль.
Должностная субординация всегда превалировала у Бобьена над прагматическими задачами. Пришлось детективу дожевывать свой бутерброд на ходу.
Он прошел за капитаном в его роскошный кабинет мимо многочисленных секретарских столов, в большинстве своем пустовавших, потому что в этот час секретарши ушли обедать. Санк-Марс сел на один из двух стульев, стоящих напротив кресла Бобьена, перед большим письменным столом красного дерева, а капитан остался стоять, засунув руки в карманы брюк. Пиджак его был расстегнут, живот нависал над брючным ремнем, он внимательно смотрел в окно на раскинувшийся внизу город.
— Я попал в переплет, — признался он. Бобьен нередко выступал с такого рода абстрактными глупостями.
— Что вы хотите сказать? — всегда после вызова в кабинет начальника Санк-Марс возвращался к себе, нагруженный дополнительной ненужной работой, которая только отрывала его от дел и выбивала из колеи.
Шеф поигрывал позвякивающими в кармане монетками. Он редко бывал в столь плохом настроении, пожалуй, Санк-Марс раньше его таким никогда не видел, поэтому его раздражение сменилось любопытством.
— Они приходят к тебе, Эмиль, когда ты их совсем не ждешь, они захватывают тебя врасплох. Они стоят перед тобой, но ты даже лиц их разглядеть не можешь.
Санк-Марс расценил эти слова как вступление к исповеди. Во-первых, начальник хотел получить отпущение грехов, о которых собирался поведать. Кроме того, речь могла пойти о незыблемых и могущественных силах, толкнувших на путь греха слабую и уязвимую жертву. И, помимо прочего, сам по себе факт признания призван смягчить вину за содеянное.
— Сначала все кажется очень простым, — начал Бобьен — Однажды утром по дороге на работу у тебя спускает колесо. За чашечкой кофе ты начинаешь сетовать на старую камеру. Кто-то спрашивает тебя, не хочешь ли ты ее поменять. Ты смотришь на этого человека. Он пожимает плечами. Дело выеденного яйца не стоит. Камеру поменять! А я — полицейский, мне нужны надежные колеса, потому что я их изнашиваю на службе городу. Кому это может повредить?
Бобьен бросил в сторону сержанта-детектива быстрый взгляд, чтобы определить его реакцию. Санк-Марс не выразил ни порицания, ни одобрения. Он с серьезностью психиатра сидел на стуле и ждал продолжения. Как священник, хранящий молчание на исповеди, он ждал от кающегося подробностей его грехопадения.
— Потом тебе возвращают машину. Оказывается, пробита была не только камера, но и покрышка, причем так, что заклеить ее не было возможности. А одну покрышку менять нельзя, потому что, если степень изношенности колес разная, ездить на машине опасно. В результате тебе ставят две новые покрышки. Ты спрашиваешь, сколько ты должен. Человек пожимает плечами и улыбается. К чему говорить о таких мелочах? Счет никто предъявлять не станет — до этого никому дела нет.
Бобьен кивнул головой с таким видом, будто ему только теперь все стало ясно.
— И ничего не происходит. Потом наступает время везти машину на техобслуживание, а в тот месяц у тебя, как на грех, набирается много расходов. Теперь дело обстоит иначе — ты сам ищешь того малого, который тебе предлагал помощь. Машину возвращают в отличном состоянии. Никакого счета снова не предъявляют. Кому от этого вред? Разве кому-то причинен ущерб? И в самом деле никакого, только на этот раз они просят тебя о маленьком одолжении. Совсем малюсеньком. Так, сущая безделица. Разве можно отказать человеку, который сделал тебе столько добра? Один жулик, которому грозит до тридцати дней, выходит сухим из воды, потому что отпечатки его пальцев были стерты с украденного видеомагнитофона. Мелких преступлений такого рода и без того хватает. Одним меньше, одним больше, кто считает?
