Жиль Бобьен сел в свое кресло, положил руки на письменный стол и уставился в пространство между ними.
— Они делают тебе все больше одолжений. Помогают продвигаться по службе. Предоставляют информацию, которая в нужный момент дает тебе преимущества. Вы, Эмиль, именно вы повсюду имеете своих людей. Об этом все знают. Вы же пользуетесь их информацией. И не только вы, не только я, — у любого сыщика есть свои источники, каждый полицейский спит и видит, у кого бы ему получить нужные сведения. Ты мимоходом намекаешь, что тебе неплохо было бы получить продвижение по службе, но на это место хотят назначить другого. Через пару дней с этим другим приключается неприятность, которая заносится в его личное дело, а сам он получает выговор. У тебя просят такую малость, а взамен так много дают.
Однажды ты вдруг выясняешь, что у тебя увеличен лимит на кредитной карточке, причем эту сумму кто-то полностью перечисляет на твой счет каждые шесть месяцев, не задавая никаких вопросов. Но теперь вопросы начинаешь задавать ты. Ты протестуешь. Говоришь, что тебе это не надо, ты никого об этом не просил и деньги брать не будешь. Но тебя никто даже не слушает. Каждые полгода на твой кредитный счет переводятся пять тысяч долларов независимо от того, снимаешь ты с него деньги или нет. И ты никому эти деньги не возвращаешь, потому что отдавать их некому. Никто тебе не звонит. Никто ни о чем не просит. И в конце концов ты сдаешься. Деньги платят. Это никого не волнует. Какая разница? Ты не первый грязный полицейский и не последний. И кроме того, ты ничего никому за это не делаешь, по крайней мере ничего существенного. От тех, кто должен был бы быть на твоей стороне, ничего хорошего ждать не приходится. Сослуживцы над тобой потихоньку посмеиваются. Что им от тебя надо? Верности? Морали? Никто тебя не уважает. Ты всем обязан мерзавцам, окопавшимся в управлении.
Санк-Марс скрестил руки на груди, задумавшись о том, не напоминает ли ситуация начальника его собственную? Ведь единственной разницей между ним самим и Бобьеном было то, что Санк-Марс долго шел на поводке у ЦРУ, позволяя собой манипулировать, а капитан попал в аналогичную зависимость от «Ангелов ада». На первый взгляд, конечно, здесь, как говорится, две большие разницы, но по большому счету параллели вполне уместны.
— Потом пришел день, — я знал, что этот день настанет, — и меня пригласили на встречу. Там меня попросили на время возглавить комитет по назначениям. При особых обстоятельствах такое, вы знаете, случается, и объяснять здесь никому ничего не требуется. Так вот, я распорядился, чтобы одному молодому полицейскому было присвоено звание детектива, выдан жетон, и он был назначен напарником Эмиля Санк-Марса. Я тогда подумал, что теперь-то точно узнаю, как все это у Эмиля получается, узнаю, какие одолжения делают ему плохие парни, потому что он сам должен быть грязным полицейским, чтобы проводить все эти аресты, и я смогу в один прекрасный момент сделать из него самого грязного полицейского в городе.
Здесь Санк-Марс сдержаться уже не мог.
— Так что, Норман Лаженес сам был грязным полицейским или его только использовали?
Бобьен заерзал в кресле. Санк-Марс понял, что ни к чему смотреть это представление, дожидаясь ответа. Все ясно и без того.
Сначала последовало извинение:
— Эмиль, я не знал, что они собирались сделать.
Потом было сказано о неизбежности случившегося, причем упор был сделан на то, что все ошибки в суждениях и недостатки людей предопределены самой судьбой: «Колеса вертелись, я был лишь орудием в чужих руках».
И лишь в заключение была раскрыта сама суть свершенного греха:
— Норман не знал, что вы приведете туда с собой ваших друзей. Его задание состояло в том, чтобы позволить вам завести его на склад, где он должен был вас застрелить. Это я выяснил позже.
Но он не смог этого сделать, причем не только потому, что у вас было такое мощное подкрепление. Он всегда упирал, что заранее ничего не знал о том, что ваши друзья были поблизости, но заметил их потом, перед тем, как вы туда вошли, Эмиль. Вот тогда-то он и решил все переиграть. Но он не знал, что на стропилах на складе засел снайпер, которому было поручено его убрать, если он сменит масть. Хотя, возможно, его бы убрали в любом случае. Если один полицейский убирает другого, значит, байкеры тут ни при чем, и у «Росомах» нет оснований для их преследований.
Санк-Марсу надо было обсудить с ним другие дела, другие вопросы и проблемы, но сначала он должен был понять, к чему клонит Бобьен, рассказывая свою историю. Капитан еще ее не закончил.
— Теперь вы знаете, в какой сложной ситуации оказались. Все пошло наперекосяк, стреляли в полицейского. Его спас пуленепробиваемый жилет — хоть вы сами знаете, он в любом случае был грязным полицейским. Но это не отменяет того факта, что стреляли в полицейского. Я сказал тем, с кем был связан, что больше я в эти игры играть не собираюсь. Я им сказал, что сделал для них больше, чем они когда-нибудь просили. А они стали мне грозить, сказали, что сдадут меня, разорят. Тогда мне пришлось сменить тон и попытаться с ними договориться. Я заставил их мне пообещать, что они никогда не будут снова меня просить помогать им в таких ужасных делах. Они пообещали. Так мне пришлось пойти на сделку с этими подонками.
Санк-Марс не подгонял его и не прерывал — он ждал. Этот человек сказал ему, что попал в неприятный переплет, пусть сам теперь и выпутывается. Сначала он пытался найти себе оправдания, теперь был готов представить свои преступления чуть ли не подвигами, не осудить их, а оправдать и возвысить, заявив, что все силы мира не в состоянии противостоять тирании.
— Эмиль, что мне было делать? Я отказывался, не хотел брать их подношений. Тогда они стали говорить со мной о моих дочерях. Мне рассказали про школы, где они учатся, перечислили имена их учителей, сказали, какой цвет машины, которую водит их учитель бальных танцев, какие прически у их подружек. Они мне даже назвали имена хомячков и золотых рыбок моих дочерей. Они убьют их, Эмиль. Они срезали пуговицы с блузки моей жены, когда ей захотелось днем покемарить в нашем собственном доме, и прислали мне их в маленькой черной коробочке, похожей на гробик. Они повсюду, они знают обо всем, они безжалостны, в них не осталось ничего человеческого, им неведомы ни сострадание, ни милосердие. Эмиль, они говорят мне: «С твоих уст нам в уши». И я знаю, что остался один. Мне некому об этом рассказать. Кто меня может спасти? Если я расскажу обо всем в управлении, мои девочки не придут из школы домой. Жена моя поедет за покупками, и ее машина взлетит на воздух.
— Вам надо было поговорить с шефом.
— Я поговорил с ним в конце концов. Сказал ему, что если буду и дальше отстранен от обязанностей, шансы на то, что мои девочки доживут до следующего дня рождения, станут ничтожными.
— Понятно, — многозначительно сказал Санк-Марс.
— А теперь, Эмиль, я говорю об этом с вами. Спасите меня. Директор Жерве может вернуть меня к работе, по крайней мере к тому, что выглядит как мои обязанности, но он не в состоянии избавить меня от врагов в моем собственном доме. Эмиль, помогите мне, пожалуйста.
