Санк-Марс вздохнул и постучал одним ботинком о другой, чтобы хоть чуть-чуть согреться.
— Но здесь есть кое-что, что меня волнует гораздо сильнее.
Он бросил взгляд на бездомную женщину, грузившую на тележку с другой стороны сквера мешок с немудреными пожитками, будто усталый Санта-Клаус свой мешок с игрушками. Куда она направлялась с таким решительным видом? Хотела где-нибудь укрыться от холода или получить тарелку бесплатной рождественской еды? Глядя на нее, Санк-Марс вспомнил об убитом Санта-Клаусе и о том, что он обязательно должен поймать его убийц.
— Больше всего меня пугают и беспокоят в нынешней политической обстановке те швы, о которых ты говорила, те слабые места, где эти швы могут разойтись. Когда политические и экономические структуры города начинают расползаться по швам, щели тут же заполняет преступность. Жулье и бандиты всех мастей торят свой путь в грязи, со временем становясь вместе с ней частью нового фундамента. Вот та особенность политической нестабильности, которую все предпочитают замалчивать. Мы сейчас не в состоянии сдержать байкерские банды. Представь себе, что могло бы случиться, если бы у нас оказалось недостаточно ресурсов или все были бы заняты проблемами сепаратизма, и вдруг тысячи людей начали бы отсюда уезжать, а другие ввязались бы в дележ Квебека между англичанами и французами. Если отсюда уедет еще больше деловых людей, а оставшиеся начнут голодать, если станет падать валюта, если начнутся бунты, это будет страшно уже само по себе, но никто — ты понимаешь, никто! — не задумывается над тем, как в этой ситуации будет действовать организованная преступность. Скорее всего, об этом думают только байкеры.
Они остановились, пропуская проходившее мимо такси, потом перешли улицу и сели в машину.
— Ты что, Эмиль, всерьез считаешь, что байкеры говорят о политике?
Санк-Марс задумчиво посмотрел на жену. Когда они впервые встретились, им нравилось говорить об американской политике. Другим предметом их обсуждений было положение в Квебеке, но эта тема раздражала Санк-Марса, и разговоры быстро прекращались. Однако теперь, когда Сандра жила здесь, обсуждение местных проблем, как и в большинстве семей, стало частью их повседневного общения.
— Да, я знаю об этом, — ответил ей Санк-Марс.
Он произнес это с каким-то особым спокойствием. Сандра кивнула. Она поняла: как и тогда, когда он рассказывал ей о здании «Сан Лайф» и соборе Святой Марии — Царицы мира, смысл его слов крылся совсем не в их очевидных архитектурных особенностях.
Джулия Мардик на Рождество поехала домой.
Правда, она сказала Селвину Норрису, что едет не домой, а на ферму, куда ее родственники приезжают отдохнуть. Они всегда собирались там на праздники — и мама ее, и отец, и папина новая жена, и мамин последний приятель, — поэтому ей не очень светило в очередной раз погружаться в знакомую трясину семейных дрязг.
На первом автобусе она доехала до Оттавы, второй доставил ее до места назначения. Всего путешествие заняло два с половиной часа. Она сошла на остановке посреди пустынного шоссе, окруженного голыми полями. Холодный ветер пощипывал ей щеки и забирался под пальто, вызывая мелкую дрожь во всем теле. Она ждала отца и с каждой секундой все сильнее на него злилась. Если он вообще когда-нибудь, наконец, приедет, она так ему задаст, что мало не покажется. Именно в этот момент Джулия вдалеке заметила его машину, спускавшуюся с холма по проселочной дороге. Когда он выезжал на шоссе, она помахала ему рукой. Автобус привез ее чуть раньше, чем должен был по расписанию, поэтому отец не очень-то и припозднился. Хотя это никакого значения не имеет. Она ему скажет, что, если он не планирует купить ей очень дорогое и очень теплое пальто, лучше бы ему больше никогда в жизни не опаздывать за ней в зимнюю стужу. Он должен был бы подъехать к остановке хотя бы за четверть часа до прихода автобуса. Если только папа ее и в самом деле любит, мог бы и подождать немножечко. Но когда его машина поравнялась с ней и она увидела его широкую улыбку, Джулия просто обрадовалась, что видит его снова. Она так долго не была дома, а с отцом не виделась еще дольше.
Сев в машину, она чмокнула его в обе щеки и захлопнула дверцу.
— Хорошо, что я студентка, — недовольно сказала девушка.
Отец проглотил наживку:
— Это почему?
Его звали Рон Мардик, ему принадлежали несколько ресторанчиков в Оттаве. Он был приятным мужчиной сорока пяти лет, довольно упитанным, не обремененным особенными заботами. Он начал импозантно седеть, когда ему не было еще и тридцати. По меркам дочери, Рон Мардик всегда был простачком.
— Я материально завишу от родителей. Если б не это… — она резанула воздух рукой, — я бы тебе нож всадила в сердце.
— Я не опоздал.
— Но и заранее ты не приехал.
— Тебе трудно угодить, — посетовал он.
— Я промерзла до костей! Еще минута, и я бы отдала Богу душу.
— Я выехал за тобой как только смог.
Джулия усмехнулась.
— Так я тебе и поверила!
Отцу нравилось, когда дочка так его поддевала, он тоже улыбнулся в ответ.
— Правильно, — сказал он, — ты вовсе не обязана мне верить.
Они ехали по открытой холмистой местности мимо заснеженных полей, вдали темнели небольшие рощицы и маленькие поселки. Кое-где здесь еще сохранились каменные дома ранних поселенцев, постепенно превратившиеся в так называемые семейный фермы, хотя нередко на некоторых участках плуги уже десятилетиями не бороздили здешних земель, а обитателей местных ферм молено было называть фермерами только с очень большой натяжкой.
В детстве и отрочестве Джулия почти всегда приезжала на семейную ферму из Торонто на зимние и летние каникулы. Эту землю со всеми строениями еще до рождения Джулии — в начале семидесятых — купили ее родители и еще восемь человек. Все члены группы скинулись и получили ферму буквально за гроши. Всем им хотелось создать коммуну и жить на земле.
— Вот что я вам скажу, — заявила как-то родителям Джулия. — Все вы хотите жить на земле, только боюсь, больше недели вы здесь не задержитесь.
У нее тогда были веские причины для цинизма. Модные в то время коммуны хиппи свидетельствовали не столько о стремлении к изменению образа жизни, сколько об их финансовой состоятельности. Солидные летние коттеджи сменили гончарные и ткацкие мастерские, прежние амбары снесли бульдозеры, а на их месте выросли крепкие зимние дома. Поля заросли сорняками. Вместо ульев, которые по первоначальной задумке должны были стоять на поросших цветами лугах, строились гаражи на три машины. Там, где раньше были конюшни, теперь располагался бассейн.
Курятники, свинарники, коровники, крольчатники и загоны для овец со временем разваливались от ветхости, так и не дождавшись постояльцев. Огороды, которые поначалу пытались обрабатывать, позже покрыли асфальтом и превратили в парковку для машин, а в самом фермерском доме, где жили во время таких вылазок Джулия и члены ее семьи, после трех перестроек появилось десять спален и четыре ванные комнаты, но помещений все равно не хватало для растущих семей быстро плодившихся владельцев.
