— Он исчез.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Вскоре после убийства он испарился. Съехал с квартиры, отключил телефон и все остальное. Как я сказал, может быть, это ничего не значит, но заранее ничего нельзя знать наверняка.
— Хорошо, спасибо. Я тебе сообщу, если он снова нарисуется. Что-нибудь еще?
Лапьер вертел свою чашку по блюдцу.
— Андре, это ведь ты настаивал на нашей встрече. Но мне кажется, ты так и не сказал того, из-за чего меня пригласил.
Лапьер отдал должное этому замечанию.
— Слушай, Эмиль, мы долго работали вместе. И снова будем вместе работать. Я с этими передрягами совладаю, и мне ни к чему торчать здесь с тобой и убеждать тебя в том, что я невинен, как агнец Божий. Я не раз бывал в том гараже, чтобы мне развалюху мою на халяву чинили. Да, я злоупотреблял этим в личных целях, но делал я это еще и по долгу службы. И я могу это доказать.
— Как?
— Ты снял жучок в конторе Каплонского. Ты уже получил по этому поводу отчет?
— Да.
— Это была старая модель. — И без того бледный Лапьер теперь выглядел еще и очень усталым, как будто энергии в нем почти не осталось.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что он мой. Я его там поставил, когда как-то заезжал ремонтировать машину. Приклеил его под столом контактным клеем. Документы на этот микрофон уже в архиве — ему шестнадцать лет. Я его когда-то реквизировал. Считается, что он стоит на прослушке у одного бандита, но тот помер десять лет назад.
Санк-Марс глубоко вздохнул и, казалось, раздался в размерах на своем конце стола. Он не мигая, пристально смотрел прямо в глаза Лапьеру.
— Значит, жучок этот твой? А если он твой, мне нужны записи.
— Так и знал, что ты мне это скажешь, — улыбка на его лице выглядела тусклой.
— Лучше не связывайся со мной, Андре. Мне нужны записи, — теперь Санк-Марс часто дышал.
— Тебя что, уже к убойному отделу успели приписать?
— Отдай их мне.
— Они останутся у меня…
— Этот номер у тебя не пройдет! — негромко произнес Санк-Марс, но в голосе его звучала ярость, проявившаяся еще и в том, что он стукнул кулаком по столу. Этим жестом он привлек внимание официантки, которая взяла кофейник и направилась в их сторону. Пока она наполняла им чашки и шла обратно, Лапьер тянул с ответом.
— Прежде всего, они сделаны незаконно, поэтому сейчас, по крайней мере, я не собираюсь их засвечивать. Все доказательства, которые есть на этих пленках, будут отклонены. Я лучше просто раскручу информацию, которая там есть, а откуда ниточка тянется, никого касаться не будет.
— Обойдешься! Мы встретились не для того, чтобы это обсуждать.
— Во-вторых, мне самому нужны оригиналы, чтобы выпутаться из этой истории. Они доказывают, что я там работал. Меня восстановят в отделе только в том случае, если смогут этим заткнуть пасть прессе. А пленки мне в этом помогут. И последнее — это мой жучок, Эмиль. Мне плевать на все — микрофон мой, значит, и записи все мои. И тебе я их не отдам.
— Ты так боишься, что я снова проведу задержания, Андре? Что на этих пленках?
— Я их сейчас прослушиваю заново.
— Но тебя же отстранили! Тебе ничего больше не остается делать! Сколько это у тебя займет?
Лапьер усмехнулся, явно довольный собой.
— Ты же знаешь, как это делается. Вслушиваешься во фразы по несколько раз, пытаешься уловить тон разговора, значения отдельных слов, в общем — морока. Это требует времени, Эмиль.
— Какого черта ты здесь крутишь?
Лапьер самодовольно ухмыльнулся.
— Может быть, это вопрос выбора времени. Кое-кто из наших так же думает и о тебе.
— Как тебя понимать?
— Ты сдал меня газетчикам, я знаю. Потому я не могу тебе доверять с этими записями — это все, что у меня осталось.
— Что на них?
— Не много. На крупную операцию дело не тянет. Несколько парней заходили в гараж «Сампсон», когда я за ними следил. Они заходили, а я включал запись. Иногда я слушал просто от нечего делать. Включал и ждал, что из этого выйдет. Чаще всего ничего не происходило. Я же не круглые сутки этот гараж прослушивал.
— Так что же там было?
— Ну, Эмиль, было там, конечно, и кое-что по теме. Я тебе переписал стоящий кусочек.
Как будто поддразнивая Санк-Марса, Лапьер медленно запустил руку во внутренний нагрудный карман и не торопясь вынул оттуда кассету с записью.
— Да, ты тот еще тип…
— У тебя, Эмиль, осталось не много друзей. Если бы я знал о твоих планах, может быть, я мог бы тебе полностью доверять. А пока оригиналы останутся у меня.
Санк-Марс продолжал настаивать на своем. Он ткнул в собеседника пальцем.
— Приведи мне хоть одну убедительную причину. Хотя бы одну! Пока что ты убеждаешь меня только в том, что тебя правильно отстранили от работы.
Лапьер передвинул кассету поближе к Санк-Марсу и собрался встать из-за стола.
— Может быть, Эмиль, ты найдешь здесь какую-нибудь мелочь, которую сможешь мне потом инкриминировать, кто знает? Мне кажется, ты перестал понимать, как работают настоящие полицейские. Ты уже забыл, как это бывает. Ты так долго витаешь в облаках, что боишься испачкать колени. А я уже так долго ползаю на коленях, что разучился ходить. У меня они коростой покрылись. Мои колени доказывают, что я полицейский. И кроме того — ха! — кто теперь вообще кому доверяет?
— Что ты мне дал?
— Эту запись я сделал за пару дней до Рождества. У меня тогда еще температуры не было. Я сидел дома и решил включить прослушку. Большинство жучков молчали, но по одному я засек какой-то разговор. Нажал на запись и пошел в постель. Мне было не по себе, Эмиль, это грипп уже начинался, но тогда я об этом еще не знал. Так, слегка мутило. Через несколько дней я выяснил, что мой убитый работал в гараже «Сампсон». Тогда я подумал, а не там ли шел разговор, который я записал?
Санк-Марс в неподдельном изумлении схватился за голову, он сам не мог понять — от радости или от гнева.
— И ты до сих пор никому об этом не говорил?
— Это моя золотая жила, Эмиль. У тебя есть своя, а это — моя. Слушай, я собираюсь оспорить отстранение меня от обязанностей, хочу вернуться на службу. Я внимательно прослушал эту запись. Если у меня появится что-то еще — хоть и это дорогого стоит, — может быть, мы сможем с тобой договориться.
— Это, Андре, сокрытие доказательств, — предупредил его Санк-Марс.
— Ты не так меня понял, Эмиль. Дело в том, что это вообще не доказательство.
— Ладно, Андре, завязывай, чего сейчас торговаться?
