— Вставайте, граф, нас ждут великие дела! — бодро проорал Федорцов прямо мне в ухо, энергично встряхивая при этом за плечи.
Разлеплять глаза отчаянно не хотелось, все-таки спал в эту ночь я не больше пары-тройки часов, чего явно было недостаточно измотанному организму, в особенности учитывая проделанный вчера путь и все накопившиеся впечатления. Да еще виски! Черт! Я с подозрением прислушался к себе, ожидая, что вот сейчас похмельная тяжесть и головная боль разом вцепятся в меня, выпрыгнув из засады, где они до поры таились, терпеливо ожидая, когда я приду в сознание. Но, как ни странно, никакого дискомфорта и неприятных ощущений я не уловил. Удивительное дело, выхлестали вчера на двоих литр без закуски и ничего. Никаких последствий на утро, не смотря даже на недосып. Виски что ли у буржуев как-то там особенно очищают, или вчерашний адреналин попросту сжег весь употребленный алкоголь вместе с вредными примесями. Не знаю. Но, как бы там ни было, никакой похмельной разбитости не ощущалось. Глаза, да, слипались, требуя подремать еще хотя бы часок, а в остальном и мышцы, и пробудившийся-таки наконец окончательно мозг функционировали вполне прилично.
— Подъем, лежебока! Хватит дрыхнуть, пора работать! Или ты думаешь я тебе буду платить за то что ты репу в гостинице плющишь?! Подъем!
Черт бы побрал этого Фиму! Ну что ему, сволочи, неймется?! Ну хочешь ты работать, так иди, работай, только к другим не приставай, трудоголик хренов! От работы, между прочим кони дохнут, не то что человеки, нежные и ранимые создания! Хотя в одном он абсолютно прав, не знаю, кто конкретно будет платить за шокирующие обывателя снимки ему, а вот лично мне платит действительно он. Причем платит живыми деньгами из своего собственного кармана. Так что дружба дружбой, а босс сейчас Фима, и раз он говорит, что пора работать, значит надо вставать и идти работать. Даже если не очень хочется. Точнее совсем не хочется… Но ничего не поделаешь… С горестным стоном я поднялся и побрел в ванную.
— Так, лодырь, слушай сюда! — радостно крикнул мне уже из служащего прихожей тесного коридорчика фотограф. — Быстро приводи себя в порядок, кофе с бутербродом на столе. Видишь, как я о тебе забочусь? Лично завтрак приготовил! Цени!
Я что-то неопределенное пробурчал в ответ, к завтракам, которые готовят подобные моему однокласснику типусы, я отношусь с непреходящим подозрением, что мешает мне до конца прочувствовать всю бездну благодарности за проявленную заботу.
— Ну ладно, ты пока наслаждайся, а я вниз, поболтаю с портье, может, удастся раздобыть тачку. Не пешком же ноги бить по горам!
Я в ответ снова буркнул нечто невнятное, что при желании можно было расценить как благодарность за заботу, или наоборот бессильное проклятие угнетенного рабочего класса угнетателю.
— Ладно, ладно! Можешь не благодарить! — жизнерадостно донеслось из прихожей.
Фима явно выбрал для себя первый вариант толкования моего нечленораздельного ответа.
— И не затягивай, итак продрыхли все утро! Пять минут, и ты внизу в полной боевой! Только, смотри, опять не усни — уволю без выходного пособия не сходя с места, как не состоящего в профсоюзе!
— Вот так всегда. Нет чтобы с человеком ласково обращаться, нежно. Одни только угрозы, — с горестным вздохом сообщил я хлопнувшей за приятелем входной двери, и по-стариковски шаркая ногами продолжил путь в ванную.
Вода из крана, конечно же, не текла. Ни горячая, ни холодная, я ностальгически вздохнул, вспоминая про себя уютную московскую квартиру, где если уж отключали воду, бывало, что греха таить, то по-крайней мере не всю сразу. Либо горячая, либо холодная всегда присутствовали, привнося в повседневную жизнь изрядную долю комфорта. Здесь не было никакой. Все водоснабжение города шло через расположенные севернее грузинские села, и там естественно не преминули сделать соседям маленький, но чрезвычайно приятный сюрприз, перекрыв трубы. Это, конечно, не столь печальное событие, как артиллерийский обстрел, но на бытовом уровне тоже, та еще диверсия. Приятного, доложу я вам, очень мало. Умываться предлагалось зачерпывая теплую, комнатной температуры воду из стоящего тут же железного бака. Черпак лежал на эмалированной крышке, и тусклый свет шестидесятиваттной лампочки дробился об его начищенную блестящую поверхность, насмешливо мне подмигивая, что съел, фрукт столичный? А вот попробуй-ка простой провинциальной сермяги! Еще раз глубоко вздохнув я с отвращением зачерпнул из бака воду и подумав секунду вылил себе полный ковш прямо на голову. А что? Очень даже способствует окончательному пробуждению, переходу из мира иллюзий в повседневную, так сказать реальность.
Умывание меня изрядно взбодрило, а остывший кофе и бутерброд состоящий из ломтя черствого хлеба и сыра, окончательно примирили с окружающим миром. Кофе был отвратительный — растворимый, да еще залитый кипятком добытым с помощью дешевого китайского кипятильника который умудряется вскипятить всегда ровно полстакана воды, оставляя ее на дне абсолютно сырой. Хлеб едва кусался и отдавал плесенью, а сыр имел явственный кислый привкус. Но даже такой завтрак пришелся сейчас весьма кстати, влив в мое измученное тело изрядный заряд бодрости и оптимизма. Что ж, отведенные на сборы пять минут давно прошли, так что самое время поспешить вниз, посмотреть, как там наш великий фотограф. Подхватив прислоненный к углу громоздкий штатив, я хлопнул дверью номера и затопал своими разношенными кроссовками по лестнице.
Фима к моему появлению уже вполне дружески беседовал с давешним ночным портье до сих пор еще не сменившимся с дежурства. Когда я вывалился в холл, оба покатывались от хохота и хлопали друг друга по плечам с непосредственностью давних приятелей. Вот тут следует отдать моему однокласснику должное, что-что, а заводить повсюду друзей, когда это необходимо он умеет. Кажется нет такого человека на свете, к которому он не смог бы безошибочно подобрать индивидуальный ключик в течение всего нескольких минут. И тут не играют роли ни возраст, ни пол, ни социальное положение. Фима убийственно эффективен со всеми. Вот, пожалуйста, этот молодой осетинский парень, чем-то неуловимо похожий на итальянца, как я их себе представляю, уже держит его на сто процентов за своего. Увидев меня, Фима оборвал смех и замахал рукой, давай сюда, мол.
— Познакомься, Ацик. Это мой друг и помощник Андрей. Мировой парень. Только порой чересчур серьезный. Он, кстати, служил где-то в этих местах, когда был молодой.
По смуглому лицу осетина облачком пробежала легкая тень. Ох, не стоило Фиме упоминать о моей службе, не стоило. К военным тогда тут относились очень неоднозначно. С одной стороны мы пытались по мере сил оказать какую-то помощь местным. Причем как-то так изначально сложилось, что к осетинам солдаты относились всегда добрее, человечнее, считая главными виновниками вражды двух народов грузин. Но связанные по руками и ногам приказами из Москвы военные частенько вынуждены были обманывать доверие поверивших в нашу защиту людей. А для осетина нет хуже преступления, чем не сдержанное мужчиной слово. Разве может мужчина не отвечающий за свои слова продолжать и дальше считаться мужчиной? Ведь ведет он себя, как женщина, обещает одно, делает другое. А потому заслуживает такой человек лишь презрения. Так, по-крайней мере было здесь принято считать семнадцать лет назад, хотя, думаю, вряд ли эти понятия с тех пор поменялись. Ну и плюс к вышесказанному еще тот немаловажный факт, что находились в то время солдаты, которые уже демобилизовавшись оставались здесь же немного повоевать, заработать себе стартовый капитал для ожидающей дома гражданской жизни. Таких охотно принимали обе стороны, нуждавшиеся позарез в хоть как-то обученных бойцах, но деньги платили только грузины, у осетин их тогда просто не было. Потому и воевали наемники из наших в основном на грузинской стороне, что никак не могло способствовать развитию доверительных отношений между местным населением и военными. С тех пор прошло много лет, но у местных на такие вещи очень хорошая память. Так что зря Фима приплел в разговор мою службу, очень зря… Надо бы как-нибудь на досуге объяснить ему что к чему, а то так и будет козырять этим фактом, думая, что он расположит к нам аборигенов. Ага, расположит, как бы не так…
