— Подожди! — Гончар схватил индейца за плечо. — Если ты хочешь приготовить еду, не надо убивать свою собаку. Пойдем со мной.
Ке Шау Тин молча смотрел на него, не выпуская морду лайки из рук.
— Пойдем со мной, — повторил Степан. — Я покажу тебе другую собаку. Уже убитую. Что ты смотришь? Пойдем, пока ее не нашли вороны. Это близко. Я застрелил ее по дороге.
Индеец встал, отряхивая снег с пол балахона.
— Ты застрелил свою собаку?
— Нет. Не свою.
Ке Шау Тин повернулся к мальчишке и произнес несколько коротких фраз на своем языке. Из вигвама выбралась старуха, следом за ней — еще двое детишек. Индеец и им что-то приказал, после чего снова обернулся к Степану.
— Идем, Стивен, — важно сказал он.
Гончар ломал голову, как бы объяснить индейцу, откуда взялась эта убитая собака. Но, к счастью, оттава больше ничего не спрашивал, неторопливо шагая вслед за Степаном. Двигался он легко и бесшумно, и Степан слышал только собственные шаги. Почему-то под ногами индейца даже снег не скрипел.
Над корягой взлетели две вороны, недовольно каркая.
— Уже нашли, — Степан погрозил им кулаком. — Хорошо, что мы успели. Иди, она там, за деревом.
Ке Шау Тин лег поперек ствола и посмотрел вниз. Потом встал на корягу и огляделся по сторонам.
— Как ты нашел эту яму? — спросил он.
— Случайно.
— Никто не ходит по болоту, даже случайно, — сказал оттава. — Поэтому медведь выбрал эту яму, когда ложился спать. Он был умный. Он знал, что здесь никто не станет искать его. Рядом дорога. Рядом люди, В таких местах никто не ищет медведей. Это был очень умный медведь.
— Какой медведь?
— Твой медведь. Которого ты назвал собакой.
Ке Шау Тин вынул из-под балахона топорик, одним ударом отрубил длинный сук и, наклонившись, опустил его в окровавленный снег.
— Мертвый, — сказал он, поковырявшись палкой в яме. — Хороший выстрел, Стивен. Между глаз. Жалко, что мозги разбросало. Помоги мне вытащить его отсюда.
Степан долго не мог понять, шутит индеец или говорит серьезно. И только когда они выволокли тяжелую тушу на снег, он убедился, что и в самом деле побывал в медвежьей берлоге.
То была молодая медведица, как определил индеец, ловко орудуя топориком. Он отрубил лапы и связал их попарно. Передние отдал Степану, задние взвалил себе за спину. Медвежью печень Ке Шау Тин обернул тряпкой и спрятал за пазуху. Оставшуюся часть туши затолкал в глубь берлоги и завалил снегом, долго его притаптывая. Когда они отошли от коряги, на снегу не осталось ни капли крови.
— Не пропадет остальное мясо? — спросил Степан.
— Если мы останемся на старом месте, то завтра перенесем мясо к себе, — сказал оттава. — А если уйдем на новое место, то заберем с собой отсюда. Утром будет видно.
— Зачем тебе уходить на новое место?
— Здесь мы умрем, — просто ответил Ке Шау Тин. — Нет ружья, нет охоты. Нет охоты — нет еды.
— Тогда почему ты не ушел раньше?
— Доктор Фарбер не знает, куда я могу уйти. Он знает, что я жду его здесь. А теперь ты возьмешь его шкуры. И мы вместе с тобой пойдем на станцию. Я куплю новое ружье. И моя семья уйдет на новое место, поближе к родичам. Но, может быть, мы останемся здесь.
Ке Шау Тин свернул с тропинки, и Степан пошел за ним, полагая, что индеец выбрал более короткий путь для возвращения к стоянке. Но, пробравшись через густой невысокий ельник, они остановились перед небольшой круглой поляной. Среди мертвой осоки над снегом виднелись невысокие и узкие шалаши, крытые еловыми лапами. Их было, наверно, десятка два: четыре шалаша на ближнем краю, с десяток на дальнем, несколько посередине.
— Вот здесь остались все мои соседи, — сказал оттава. — Я хочу проститься с ними. И просить прощения у них. Их убила болезнь, которую принесли белые. Мы умеем лечить наши болезни, но против чужой у нас нет никаких средств. Наши ягоды, травы и кора бессильны против ваших недугов. Сначала у человека идет кровь из горла, потом он становится горячим, потом теряет слух, или зрение, или рассудок. А потом умирает. Муж моей сестры перерезал себе горло в самом начале болезни, потому что не хотел быть обузой. Он был хороший охотник и сильный человек. Я тоже болен, но не могу умереть, потому что надо спасать семью. Я ходил на почтовую станцию, чтобы обменять ондатровые шкуры на еду и патроны. Но по пути встретил скупщиков, и они угостили меня ромом. Я три дня пил. А когда очнулся, у меня уже не было ни шкур, ни ружья, ни капканов. Я слабый человек. Лучше бы я перерезал себе горло, а муж сестры остался бы жить. Скоро от нашего племени не останется ничего, кроме этих могил. Но и они исчезнут весной.
— Почему они исчезнут?
— Лед растает, и мертвецы опустятся в болото. Видишь эти шалаши, пустые? Я их приготовил для своей семьи. Боялся, что умру первым и дети не справятся. Но теперь я буду жить. Постой здесь, не ходи за мной.
Он обошел поляну по краю и остановился перед дальними могилами. Опустившись на колени, зачерпнул снег обеими руками и высыпал его поверх еловых стенок шалаша. Такой же обряд совершил оттава и перед всеми остальными могилами.
Вернувшись, он объявил:
— Родичи отпускают меня. Завтра мы уходим на новое место.
Подходя к стоянке, Степан издалека увидел высокий костер, который горел между палатками. Над костром на треноге висел котел, и старуха помешивала в нем длинной деревянной ложкой.
Отдав старухе печень, Ке Шау Тин сказал Степану:
— Сиди у огня. Жди меня. Мы с сыном принесем шкуры для доктора Фарбера.
— Зачем мне сидеть у огня? Нет, лучше я пойду с тобой, — решил Степан. — Я могу взять больше груза, чем твой сын.
— Ты оставляешь много следов, — сказал оттава. — Будет плохо, если по твоим следам чужие люди найдут мой сунжегвун.
— Твой — что?
— Сунжегвун. Место, где мы прячем шкуры. Стивен, ты первый раз в лесу?
— В этом лесу — да, первый раз. Ладно, я подожду тебя здесь, — неохотно согласился Гончар.
Он сидел у огня, глядя, как старуха режет печень на плоском камне. Пару кусочков она бросила лайкам, остальное бережно опустила в кипяток, после чего принялась подсыпать в котел какие-то ссохшиеся комки из двух тряпичных мешочков. Скоро от огня потянуло аппетитным паром.
Степан Гончар никогда еще не пробовал медвежатины, но слышал, что это мясо опасно есть из-за глистов. "Где, когда, от кого я это слышал? — подумал он. — Зачеркнем и забудем. Все это было не здесь и не сейчас. А здесь, в Небраске, я могу всю оставшуюся жизнь питаться одной медвежьей печенью. Вот уж не думал, что можно завалить настоящего медведя из дробовика. Понятное дело, выстрел в упор. Даже мозги разбросало. Наверно, индеец огорчился из-за этих мозгов. Наверно, это деликатес. Ничего, сойдет и печень. А в следующий раз буду стрелять уже с умом".
