Наверно, слухи о предстоящем переделе распространялись слишком быстро, потому что в пятницу почти все столы в салуне Томека остались свободными. Сам Томек и Илья, в одинаковых белых тужурках, ходили по пустому залу, смахивая щетками невидимые крошки с клетчатых скатертей. Василь, тоже в белой униформе, торчал за стойкой у пивного крана. У его ног, в корзине для пустых бутылок, мирно покоились три обреза.
— Я так и знал, что никто не придет, — уныло сказал Томек. — Все так мечтали служить Испанцу. И где они теперь?
— Ну, кое-то все же пришел.
Томек глянул в угол, где наслаждались пивом и тихой беседой двое длинноволосых бородачей в изодранных кожаных жилетах чуть не до пола.
— Это не те. Это местные. Весной завербовались на лесозаготовки, сегодня утром вернулись. Они еще ничего не знают. А твоих — никого нет. И никого не будет. — Томек оглянулся на звук распахнувшейся двери и еще более уныло повторил: — Нет. Никого не будет…
На пороге стоял Андрей. Он был бледен, и его заметно пошатывало, отчего он то хватался за косяк, то отпускал его. Из-под сюртука выглядывала больничная рубаха, а на ногах красовались шлепанцы — один серый, другой черный.
— Илюха, ты что, буфетчиком заделался? — широко улыбнулся он. — Дай полтинничек, с извозчиком расплатиться.
Илья быстро шагнул к нему, чтобы поддержать, иначе Андрей свалился бы со ступенек. Увидев у тротуара коляску, он подошел и расплатился с кучером.
— Один доллар, приятель! — сказал тот недовольно.
— С чего это?
— Да я бы и за десятку сюда не поехал, если б знал!
Илья добавил еще пятьдесят центов и, оглянувшись, понял, из-за чего так нервничал извозчик.
Улочка словно вымерла, и в ее конце шевелилась черная стена. Толпа двигалась медленно и бесшумно, как на похоронах.
— Постой-ка, приятель, — Илья вскочил на подножку, а потом встал на козлы, держась за верх кареты.
Ему хотелось взглянуть на толпу с крыши, но и такой высоты хватило, чтобы убедиться — да, их много, но не слишком. Просто они выстроились цепью, в несколько рядов, чтобы полностью перекрыть улицу. Выглядело это страшновато, особенно снизу.
— Кто-нибудь едет? — выкрикнул извозчик. — За двадцать центов довезу до соседнего квартала, там тихо!
— Здесь тоже не слишком шумно, — Илья спрыгнул на мостовую и похлопал лошадь. — Но задерживаться не советую.
Извозчик и не нуждался в его советах, судя по тому, как лихо он рванул с места.
Андрей уже стоял за стойкой рядом с Василем, продолжая улыбаться.
— Ты чего такой веселый? — спросил Илья.
— Так дома же.
— Тебя отпустили?
— Сам ушел. Как услышал, что у нас творится, ноги в руки и ходу. У тебя все готово? — Он заглянул под стойку, в корзину. — Осечки не будет, как в прошлый раз?
При слове «осечка» лицо Томека страдальчески вытянулось, и он схватился за сердце:
— Пан Илья, мне непременно надо присутствовать? Для меня такие сцены хуже зубной боли! Я десять лет жизни теряю за такие разговоры! Лучше я уйду уже, а вы делайте, что угодно!
— Рассчитай клиентов и уходи, — разрешил Илья, показав на лесорубов.
Томек на ходу стянул тужурку и бросил ее через стойку Андрею.
— Всё, всё, я ушел, меня нет!
Один из бородачей недовольно обернулся:
— Э, уважаемый, что такое? Закрываетесь или что?
— Сидите хоть до второго пришествия, — ответил Томек, выгребая из кассы мелочь. — Платить не надо, пиво — за счет заведения!
— У вас что, праздник?
— О да, такой праздник, такой праздник! Какой бывает один раз в жизни! — крикнул Томек и захлопнул за собой дверцу черного хода.
В наступившей тишине стало слышно шарканье множества ног. Этот неясный шум приближался, однако за окном еще никого не было видно.
Илья подошел к столику лесорубов:
— Земляки, лучше бы вам перебраться в другое место.
Они были похожи на леших — заросшие до глаз, пахнущие лесом, и в их бородах до сих пор виднелись какие-то травинки и хвоинки. Оба посмотрели на него так, будто не понимали по-русски. Один вздохнул:
— Эх, землячок. В другом месте мы уже были. Полгода были. В шалаше. Чуешь, дымом воняет? То от нас воняет. Жрали с костра и пили из ручья. Дай нам посидеть по-людски.
— Еще пива, — сказал второй «леший», с седой прядью в черной бороде. — И не мельтеши тут, нам поговорить надо.
«Сегодня многим надо поговорить, — подумал Илья, отступая от упрямых клиентов. — Ну, сами виноваты, потом не жалуйтесь».
Он встал на пороге как раз тогда, когда толпа вывалилась на площадку перед салуном. Впереди шагала кучка парней в клетчатых пиджаках и пестрых шарфах на горле. Илья уже знал, что так одевались «угольщики». По двум шрамам на щеке и разорванному уху он узнал их вожака, Джо «Бритву».
— Вот это да! — радостно воскликнул главарь. — А мы-то думали, что у вас эпидемия! Всё закрыто! А тут, оказывается, открыто! С чего бы это, Ларри?
Ларри Хук был крупным сутенером, на него работало полсотни проституток от десяти до сорока лет, а еще Илья знал про него, что в Иллинойсе Хук был заочно осужден за изнасилование, убийство и поджог.
«Он-то что тут делает? — подумал Илья. — По глазам вижу, жалеет, что увязался за Бритвой. Наверно, попал под мобилизацию. Не мог отказаться. Побоялся растерять авторитет. А это кто там, за его спиной?»
Длинный сутулый тип в котелке, возвышавшийся над плечом Ларри Хука, задиристо крикнул:
— Джо, да они, видать, нас дожидаются!
— Нет, Флем, не нас, — с невыразимой печалью протянул Бритва. — Не нас, а Черного Испанца. Так, любезный?
Илья не сразу понял, что Джо обратился к нему, потому что как раз в этот момент вспоминал, кто такой Флем. Наверно, Флеминг «Молочник», который верховодил бандой квартирных грабителей. Они просто вламывались в богатые дома, избивали хозяев и забирали все, что помещалось в фургон.
Если так, то значит, Бритва привел с собой не рядовых громил. Рядом с ним те, кто привык командовать, а не махать кулаками. Зачем они ему?
— Ты что, оглох от счастья? — Бритва дружелюбно хлопнул его по плечу. — Испанца ждал, а пришли мы? Давай его вместе подождем, ты не против?
Он неожиданно хлестнул Илью пальцами по глазам. Тот на миг ослеп и задохнулся. Бритва схватил его за волосы, резко рванул голову вниз и ударил коленом.
Илья со стоном повалился на пороге, и Бритва перешагнул через него.
Так они и входили в салун, перешагивая через Илью, а тот лежал лицом вниз, стонал — и считал входящих.
Двенадцать. Он поднялся на колени и вытер окровавленное лицо рукавом белоснежной тужурки. Тупо поглядел на рукав. Наверно, он выглядел забавно, потому что толпа, стоявшая перед салуном, весело и добродушно заржала.
