К ним подошла старая индеанка с корзиной. Полли побежала ей навстречу:
— Тетушка Лиз!
— Полли, девочка, зачем ты приехала? И как ты нашла это место? Ахо, у тебя опять новая лошадь! Еще злее, чем прежняя. Поешьте здесь, я не могу позвать вас к нашему огню. Там много чужих. Ахо, развяжи маленьких белых вождей. Покормите их и не дайте им убежать, не то они пропадут.
Кирилл поспешил исполнить ее приказ раньше, чем индеец успел повернуться. Маленький белый вождь Скиллард прошипел что-то вроде «всех бы вас на одном суку», а фотограф первым делом перекрестился и пробормотал что-то на латыни.
— Что у вас случилось, тетушка?
— Все хорошо, милая, все хорошо. Ничего не случилось. Мы чего-то не понимаем, наши соседи тоже чего-то не понимают. Вот мы с ними тут и собрались, чтобы вместе все понять. Что у тебя в фургоне?
— Маленькие гостинцы для тебя и для моих сестер. И больной. Отец хочет, чтобы вы его лечили.
— Гостинцы пусть полежат у тебя. Не надо, чтобы соседи их видели. Им будет обидно, что для них ничего не привезли. А больной…. — Она вздохнула. — Нам сейчас самим себя надо лечить. Многим кровь ударила в голову…
Ахо спросил:
— Мы можем развести здесь огонь, тетушка? Скоро ночь.
— Огонь? — старуха помедлила с ответом. — Я не знаю, останетесь ли вы тут на ночь. Подождите Ника.
Они расстелили одеяло на траве и уселись вокруг корзины. Фотограф Грубер пристроился рядом с Ахо, а инженер гордо остался за столом. Правда, вместо севрского фарфора ему пришлось довольствоваться таким же листом лопуха и кукурузной лепешкой, какими пользовались и дикари, сидя на земле поедающие печеного лосося.
А лосось был хорош…. Кирилл пальцами отделял ломкую белую мякоть от костей и отправлял ее в рот, а потом обмакивал ломтик лепешки в кисло-сладкий ягодный соус и пережевывал все вместе. И свежая вода после рыбы казалась изысканным вином.
Полли собрала кости, отнесла их в сторону, и к ней тут же бесшумно подлетела пара ворон. Никто и не заметил, где они прятались перед этим, терпеливо дожидаясь, когда люди закончат свою часть трапезы.
Темнело, и ночная прохлада заставила подняться с земли. Наконец, появился долгожданный Ник с горящей веткой в руке. Они быстро соорудили костер из старых ящиков и стали готовиться ко сну. Ник принес два солдатских одеяла для Скилларда и Грубера.
— Долго нас будут здесь держать? — спросил инженер как можно учтивее. — Твои начальники должны знать, что меня наверняка уже ищут. Ищет армия, ищет охрана карьера, весь город уже на ногах. Объясни там своим начальникам …
— У меня нет начальников, — ответил индеец и исчез в темноте, отступив от костра.
Разламывая ящик для костра, Кирилл заметил на торце полустертое клеймо и поднес его ближе к огню, чтобы прочитать. «Горнорудная Компания Кребса и Миллса, 1875, Огайо».
«Похоже, что это имущество той же самой компании, которая владеет карьером в Шерман-Сити. Только двадцать лет назад в ней был еще какой-то Миллс. И уже двадцать лет назад их ящики прибыли сюда, в самую глушь Индейской Территории. Надо признать, эти Кребс и Миллс были в молодости отчаянными парнями», — подумал Кирилл.
Дощечку с клеймом он оставил для истории, а остальное отправил в костер. Ящики сгорали быстро, и в дыме была неприятная горечь.
Полли выглянула из фургона, и Кирилл подошел к ней.
— Вот, закопай это где-нибудь подальше, — она подала ему свернутый кусок холста.
От грубой ткани тяжело пахло кровью.
— Как там наш больной, не проснулся? — спросил Кирилл.
— Рано еще.
Он отошел с лопатой к деревьям и обнаружил там полузасыпанную старую канаву. «А вот тут у Кребса и Миллса было отхожее место», — с усмешкой подумал он, вонзая лопату в податливый песок.
В ночи продолжал мерно бить барабан. Слух успел привыкнуть к его непрерывному рокоту. Занятый работой, Кирилл прислушивался к разговорам у костра.
— Вам не кажется, Сол, что их танцы затянулись? — спросил инженер. — Может быть, они собираются пытать нас бессонницей?
— Это не танцы, — задумчиво ответил фотограф. — Боюсь, что это совсем другое. Под такую музыку принято общаться с духами.
— Только духов нам не хватало.
— А скажите, мистер Грубер, — вмешалась Полли. — Очень трудно научиться фотографировать? Можно ли научить этому простую девушку вроде меня?
В ее беззаботном голосе совершенно искренне прозвучало детское любопытство. Можно было подумать, что ее и в самом деле больше всего на свете сейчас интересует фотография. Как будто они не были окружены со всех сторон вооруженными и мрачными индейцами, и не бубнил в ночи ритуальный барабан своим замогильным голосом…
Ахо бесшумно подошел к Кириллу и присел на корточки.
— Кто-то замыслил недоброе дело, — сказал индеец.
— Ты про пленников?
— Да. Бубен поет о смерти.
Кирилл бросил на дно ямы тряпку, засыпал ее землей и уложил сверху срезанные ломти дерна.
— Мало ли что поет бубен? Песни — это песни, а жизнь — это жизнь.
— Что ты будешь делать, если за ними придут? — спросил индеец.
— Ничего.
— Ты уверен? Ты не будешь их защищать?
— Не буду, — сказал Кирилл. — Я не лезу в чужие дела.
— Я тоже. — Ахо запрокинул голову, разглядывая звездное небо. — Завтра будет жаркий день. Не отходи от Полли ни на минуту.
Они вернулись к костру, где фотограф рассказывал Полли о своем искусстве.
— …Но скоро этим сможет заниматься каждый. У меня в чемодане лежит камера Истмена, называется «Кодак», я вам обязательно ее покажу.
— Как называется? — переспросила Полли.
— Ко-дак.
— Это на каком языке?
— Ни на каком. Истмен сам придумал это слово, потому что для той штуки, которую он изобрел, ни в одном языке слова не нашлось. Так вот, с его камерой вам ничему не надо будет учиться. Ни вставлять пластины, ни проявлять их — все сделают за вас.
Внутри камеры уже есть рулон фотопленки, его вставили на заводе. Вы снимаете сто кадров, потом отправляете камеру на завод в Рочестер, а там вашу пленку проявляют, печатают карточки, вставляют в камеру новую пленку и отправляют вам. То есть полностью оправдывается лозунг фирмы: «Нажми на кнопку, остальное сделаем мы!»
— Но такая камера стоит, наверно, огромных денег, — вздохнула Полли.
— Вместе с пленкой двадцать пять долларов.
— Как хороший револьвер, — заметил Кирилл.
— Слышите? — Скиллард поднял лицо и приложил ладонь к уху. — Кто-то плачет.
— Кто-то поет, — поправил его фотограф. — И не «кто-то», а шаман. Я угадал, там идет разговор с духами. Хорошо, что мы далеко от них и не слышим подробностей.
