— Там все и встретимся, — сказал Кирилл, садясь в седло. — Сол, двигай так, чтобы солнце все время было слева. Перевалишь через холмы, увидишь реку. Пойдешь вдоль нее, направо. Следи за холмами. На одном из них заметишь старый фургон. От него дорога ведет на ранчо Коннорса.
— Кто такой Коннорс?
— Эд Коннорс был моим другом. Его убили. На ранчо живет его жена. Скажешь, что тебя прислал я. Там все и встретимся.
Солнце поднималось слишком быстро, но все время оставалось за спиной. Кирилл надеялся, что Рябой не заметит погони, глядя назад против низкого солнца. Да и не было никакой погони — далекую фигурку одинокого всадника не сразу и разглядишь, а разглядев, не испугаешься. К тому же всадник этот скоро скрылся за холмами…
Свернув в ложбину, Кирилл пришпорил мерина. Конь понесся, и трава под копытами превратилась в свистящий поток. Несколько минут бешеной гонки закончились, когда линия холмов нырнула книзу. Кирилл придержал мерина и направил его вверх по склону. Не доходя до макушки, спешился и стреножил коня, а затем, пригибаясь, поднялся на самый верх, и залег там, приготовив винчестер.
Он опоздал. Фургон уже был немного впереди, и, даже если б Рябой показался, стрелять по нему было нельзя.
Кирилл приподнялся, оглядываясь. Дальше лежала равнина, плоская, как сковородка. Ни холмов, ни рощицы, ни одного укрытия, чтобы подобраться поближе.
«Придется снова отпустить его подальше, — подумал Кирилл, возвращаясь к коню. — И что? Так и тащиться за ними, пока они не остановятся? И что тогда? А если он едет в свое логово, где его ждут приятели?»
У него не было сил ждать. Он снова погнал коня, и с радостью обнаружил, что ложбина углубляется. Еще какое-то время он мчался по низине, в высокой траве, и под копытами поблескивала вода. Но вот впереди показалась стена камышей, и он понял, что выбрался к озерку. Круто развернув мерина, Кирилл двинулся наперерез фургону. На этот раз он его опередил.
У него еще было время, чтобы приготовиться. Он достал флягу, отпил немного и плеснул пригоршню воды в лицо. А потом поехал навстречу фургону. Поехал шагом, сонно опустив голову и сжимая револьвер под полой куртки.
Он с трудом удерживался, чтобы не смотреть вперед, и весь обратился в слух. Ему было слышно даже, как хрустят комья глины под колесами фургона, и звуки становились все четче, все ближе, и вот уже различимо дыхание лошадей…
Кирилл медленно поднял взгляд — и увидел, наконец, Полли. Ее лицо казалось серым. Она смотрела куда-то в сторону. А за ее спиной прятался Рябой.
Двустволка глядела прямо на Кирилла. «Его трясет от страха, — подумал он. — Но не станет же он палить просто так, в первого встречного…»
Он остановил мерина так, чтобы фургон прошел правее. До него было метров двадцать, когда Рябой выстрелил.
Мерин шарахнулся в сторону, но Кирилл резко осадил его, едва не слетев с седла.
— Сука! — заорал Рябой.
Второй выстрел! Картечь ударила в землю под ногами мерина.
— Ну, и как ты будешь заряжать? — спросил Кирилл, подъезжая к фургону.
Полли сидела, будто окаменев. А Рябой, прячась за ней, бросил дробовик, наклонился — и в руке его блеснул револьвер.
Кирилл выстрелил, и Рябой, взвыв, свалился на землю.
Полли вдруг развернулась и взмахнула кнутом:
— Получай, тварь!
Она лупила его, приговаривая: «Тварь, тварь!», и Рябой повизгивал, как щенок.
— Не забей до смерти, — попросил Кирилл, подъехав ближе.
Она повернулась к нему, вытерла блестящий лоб рукавом и сказала сердито:
— Чего так долго-то?
Он присел над скулящим Рябым, который обрубком левой руки пытался зажать рану на правой, и принялся его перевязывать.
— Давай лучше я, — не выдержала Полли и пристроилась рядом, разрывая платок. — Платков на вас не напасешься.
— Спасибо, что подтолкнула его.
— Да он бы и так не попал, — с презрением отозвалась она, затянув узел зубами. — Тварь…
Кирилл отвел волосы с ее лица. Ему очень хотелось погладить ее по щеке, но она уклонилась.
— Сильно испугалась?
— Вот еще! Ты же все видел. Я только боялась, что ты ему башку разнесешь, потом кузов не отмыть… — Она встала, вытирая руки о подол. — Ну, куда мы с ним теперь? Сдадим шерифу? Или сразу отвезем в город, к маршалу?
— Сами разберемся, — сказал Кирилл.
20
Ранчо Коннорса располагалось на трех холмах. Жилые постройки стояли посредине, а в крайних были выстроены конюшни. Одна из них была совсем новой, и внутри еще стоял запах извести, которой были выкрашены стены и решетки.
— Эту конюшню мы построили для галисеньо, — сказала Мойра.
Илья вошел в денник и поднял с пола пригоршню стружек.
— Хорошая стружка. Не крупная и не мелкая, как раз такая, какая нужна.
— Два дня возили ее с лесопилки.
— Сколько работников у тебя осталось?
— Семь или восемь человек. Многие уехали, даже отказавшись от денег. А те, кто остался, говорят, что им некуда ехать. Наверно, они надеются, что я все-таки передумаю…
— Я тоже надеюсь, — сказал Илья. — Нет, я тебя понимаю. Тебе тяжело тут. Поживешь у Энди или у меня, отдохнешь. Потом вернешься, когда тут все наладится.
— А когда все наладится?
— Скоро. Раз уж мы все тут собрались… — Он замолчал, вспомнив о Дике.
— Вот это меня и тревожит больше всего, — сказала Мойра. — То, что вы все тут собрались. Энди и Крис уехали в поселок, и до сих пор не вернулись. А ты сам? Я же вижу, ты что-то скрываешь. Это место приносит нам одни беды.
— Беды пройдут, а ранчо останется, — сказал Илья. — И твои дети будут здесь растить лошадей. Это хорошее дело. Они станут богатыми и счастливыми, и нарожают тебе кучу внуков, таких же рыжих, и таких же славных, как их отец.
В конюшню заглянул работник:
— Мойра! Там кто-то едет. Важный. В коляске, и с охраной.
Илья взял Мойру за локоть:
— Пусть твои люди соберутся возле дома. С оружием. А я встречу гостей.
Возвращаясь к дому, он увидел, как с далекого холма по дороге спускается пролетка. Косой шлейф пыли тянулся за ней, сносимый ветром. Трое всадников держались позади.
Илья вошел в комнату Эда и открыл оружейный шкаф. Среди винтовок и револьверов висел пояс, который Илья когда-то прислал другу из Мексики — тонкий и богато отделанный.
«Сам Эд так ни разу его и не надел», — подумал он, застегнув пряжки и опустив в кобуру кольт.
Стоя перед зеркалом, он пригладил волосы. Нацепил пенсне на нос и скорчил надменную рожу. Потом, вздохнув, повязал галстук и проткнул его заколкой с бриллиантом. Теперь он был готов ко всему.
