— Мы не в гости приехали. — Пришелец глянул на Лянского. — Фредди, знаешь обход?
— За холмами поскачем, выйдем на конюшни.
Лука Петрович только головой покачал. Но поехал вслед за ними, стараясь держаться сзади. Кони с трудом шагали по песчаным наносам, которыми были залиты ложбины между холмами. Но стоило выбраться на гребень холма, как новый выстрел остановил их.
Все спешились и залегли на вершине, разглядывая конюшни на соседнем холме.
— С крыши бьет, — сказал старший из ковбоев. — Старик, иди к ним. Пусть не дергаются. Мы никого не тронем. Заберем Рябого и уедем.
— Кого заберете? — переспросил Лука Петрович.
— Кого надо, того и заберем, — сердито ответил ковбой.
— Не пойду я. Злые они, Коннорсы. А работники у них еще злее. Им в человека пулю засадить — как гвоздь забить. Даже легче: молотком не махать. Не пойду.
— Пойдешь. — Ковбой навел на него револьвер. — Встань и иди.
Лука Петрович встал и пошел. Но не к конюшне, а вниз по склону, к своему коню.
— Стой, Лукас! — крикнул Лянский, догоняя его. — Ты что?
— Просили проводить? Я проводил.
— За решетку захотел? По сыночку соскучился? — заорал Федька. — Обоих вас в Форт Смит отправим!
Лука Петрович хотел дать ему в ухо, но Лянский вдруг зашептал, перейдя на русский:
— Не шути с ними, дядя Лука. Как отъедешь, стрельнут вдогонку. Бьют они без промаха.
— Умеешь ты, Федька, друзей выбирать, — проворчал Лука Петрович.
— Сходишь на ранчо?
— И не подумаю.
— Тогда считай, что ты арестован.
Ковбои подошли к ним, отряхиваясь от песка.
— Ты арестован! — громче повторил Лянский.
— Сила ваша, — Лука Петрович пожал плечами и уселся на песок, в тень от коня.
Они отошли в сторону, совещаясь на ходу. «Наручники не надели, руки-ноги не связали, — подумал Лука Петрович. — Значит, верно Федька говорит. Пуля держит крепче наручников».
Он развернул узелок и принялся жевать хлеб. Что там дальше будет, неизвестно, а с набитым желудком и беда не беда.
«Рано или поздно им надоест тут торчать, вернутся в поселок, — думал он. — Соберут людей побольше, снова попрутся на ранчо. Ну, не найдут того бедолагу у Коннорсов. Что подумают? Что сами же и спугнули. И тогда — ищи ветра в поле. А со мной что сделают? Да ничего. Не убьют же. А все прочее — перетерпим».
Лука Петрович был родом из Архангельской губернии. Оставшись сиротою на двенадцатом году жизни, он, как и многие его сверстники, нанялся юнгою на английский купеческий корабль. Десять лет носили его волны разных морей, десять лет получал он тумаки от шкиперов разных наций и выслушивал брань на разных языках. Когда же опостылел ему матросский кубрик, перешел Лука Петрович к биржевым артельщикам.
Поскольку он уже был известен как человек испытанной честности, трезвый, деятельный и смышленый, взяли его с хорошим жалованием в контору одного из богатейших иностранных купцов Архангельска. Три года походил Лука Петрович по морям — океанам, забирался к Гебридским островам, а оттуда переваливал в Бразилию, в золотое царство, бывал и на Камчатке, а от Камчатки на Ситку
[10]
рукой подать…
В шестьдесят четвертом году ступил он на палубу новенького парохода небывалого вида: с низким бортом светло-серого цвета, с невысокими мачтами без рей, с тремя короткими наклонными трубами. Звался пароход «Фламинго», осадку имел малую, а машину топили особым углем, который давал мало дыма.
Более половины внутреннего пространства занимали трюмы, набитые грузом. И груз тот — винтовки, порох и китайские шелка — направлялся в Америку, где шла война между северными и южными штатами. Северяне обложили южан морской блокадой. А английские пароходы пробирались сквозь ту блокаду, поставляя оружие и вывозя хлопок.
Прорвался и «Фламинго», подошел к порту Саванны — да только опоздал. В порту уже хозяйничали северяне, и с контрабандистами они поступили по суровым законам военного времени.
Вся команда была посажена в плавучую тюрьму. Обычно спустя какое — то время к арестованным морякам начинали подкатывать вербовщики, зазывая на суда военного и торгового флота. Англичан, состоявших в экипаже «Фламинго», забрали из тюрьмы довольно быстро. А два десятка поморов сговорились не разбиваться, и записываться на любое судно, но артелью.
Таких предложений им никто не сделал, а потом вербовщики словно забыли о них. Кормить почти не кормили, воду привозили тухлую, и стало ясно, что северяне решили уморить привередливых бородачей.
На счастье, как-то ночью налетел шторм. Блокшив,
[11]
где содержали пленных, сорвало с якорей и унесло в море, а потом выбросило на берег. Русским повезло, никто из них не утонул. Еще больше повезло им наутро, когда они вышли к плантациям. Хозяйка поместья, овдовевшая аристократка, сделала все, чтобы помочь тем, кто помогал ее родине. Она потеряла на войне мужа, сыновей, и даже юных племянников. И таких вдов по округе было немало. Надо ли говорить, как бережно отнеслись они к изможденным мужикам?
Когда в покоренной Джорджии янки принялись наводить свои, северные порядки, плантации были нарезаны на клочки, и эти наделы раздавались всем желающим.
Так архангельские моряки стали американскими фермерами. Записывались, переиначивая свои имена на местный лад. Волков стал Уолком. Ванька Акимов превратился в Джона Экмана. Уж на что заковыристой казалась фамилия у Тимошки Евдокимова, и с той справились — назвали Эвереттом, в честь бывшего хозяина плантаций. Один только Лянский ничего менять не стал. Больно гордился, что род его идет от самого барона Лифляндского…
«Вот и Федька весь в отца, баронский выблядок», — подумал Лука Петрович и принялся корить себя за худое слово, хотя и не вслух сказанное…
— Да вот же он! — заорал вдруг Лянский. — Вон! Едет! Точно говорю, тот самый фургон!
Все разом вскочили на коней и погнали их по косогору, наперерез фургону, который выкатился из-за холмов.
Лука Петрович помчался вслед за ними, привстав на стременах, чтобы смотреть поверх всадников.
Да, Федька не ошибся: то был тот самый фургон, на котором Полли отправилась к Темному Быку. А рядом скакал техасец, Крис. Вот он остановился и выдернул винтовку из-за седла…
«Царствие вам небесное», — подумал Лука Петрович, придерживая жеребца. Он не сомневался, что через несколько минут ему придется хоронить троих, а то и четверых.
Техасец спрыгнул на землю и стал на одно колено. Ковбои принялись палить из револьверов, впустую расходуя патроны — до фургона было еще слишком далеко.
