— Ну, а замуж за русского почему он тебя не выдал? — осторожно спросил Кирилл. — У вас же тут друзья, соседи, родня…
— А то самому не догадаться! Кому нужна каторжанка?
— Каторжанину, — сказал он.
И оба засмеялись.
— Ой, смешной ты. А жить где, на каторге?
— Ну, отчего же непременно на каторге… — Он набрался смелости и сказал: — У меня дом большой. Светлый. Из всех окон море видно.
— Море? — Она вздохнула. — Я и забыла, какое оно, море-то…
— Вот и вспомнишь.
Полли долго смотрела в окно, подперев щеку кулаком.
— Ну, что скажешь? — спросил он. — Ты согласна? Выйдешь за меня?
— Я бы вышла, — проговорила она, продолжая глядеть в окно. — Да только не успею. Бежать тебе надо. Бежать отсюда, и никогда не возвращаться. Вот если б раньше…
— Мы уедем вместе.
— Нет. Вместе не пробиться. По одному еще как-нибудь, а так…. Нет, Крис, ничего не получится.
— Я — Кирилл. А ты — Полина?
— Да.
— А папаша твой — Лука Петрович?
— Как ты догадался?
— Он сына назвал в честь своего отца, так?
Она засмеялась:
— Как осторожно ты спрашиваешь, будто на цыпочках крадешься… Боишься папашу-то? Его все боятся. Даже я. Надо было тебе с ним поговорить, если надумал свататься.
— Поговорю, — пообещал Кирилл. — Сделаю все честь по чести. Если ты согласна.
— Да согласна я, — просто сказала она. — Если нас до свадьбы не поубивают всех.
И вдруг привстала, повернувшись к окну.
— Керосин.
— Что?
— Керосином пахнет. Разлился где-то недалеко.
Полли легонько толкнула его в грудь:
— Что стоишь? Поджигают нас, а ты стоишь. — Она загасила свечу. — Поднимай ребят.
Кирилл вернулся в гостиную, и все повернулись к нему, пряча ухмылки.
— Наворковались, голубки? — спросил Остерман.
Кирилл снял винчестер со стены и задул свечи.
— У нас гости. Пойду проверю.
— По местам, — тихо сказал Илья, и все вышли из комнаты, бесшумно и быстро.
* * *
Стоя на лесенке, приставленной к забору, он жадно втягивал пряный ночной воздух, но не замечал в нем ничего, кроме обычных степных запахов. Конюшни на соседних холмах вырисовывались черными треугольниками на лиловом звездном небе. Нигде — ни лишнего шороха, ни треска, ни удара. Тишину наполняло лишь слаженное пение цикад. И вдруг он разглядел светлую полоску в темном силуэте конюшни.
— Так и знал, — шепнул Илья, стоявший рядом. — Самую дальнюю подожгли.
Через минуту неяркое робкое пламя выбилось из-под крыши и осветило холм. Кирилл увидел метнувшуюся тень и приложился к винчестеру.
— Не спеши! — Илья взял его за плечо. — Пусть разгорится, будет лучше видно.
Огонь, выгибаясь из-под кровли, лизал крышу, а из нее уже сочился дым; скоро все строение превратилось в гигантский костер.
Кирилл прикрыл глаза ладонью, глядя на освещенный склон, а не на пламя.
— Так ты не передумал жениться? — спросил Илья.
— Наоборот. Невеста уже согласна. Осталось уломать отца.
— Черт! Да сколько же их там! — сердито пробормотал Остерман, когда поджигатели кучками стали перебегать к соседней конюшне.
— Я насчитал двенадцать, — сказал Кирилл. — Хочешь, чтобы они подожгли и вторую?
— Жалко, — вздохнул Илья. — Но лучше, если все три сгорят дотла. Не будем мешать. Говоришь, отца уломать? Как его зовут?
— Какая разница? Ну, Лука Петрович.
— Не забыть бы. Когда поедем свататься, я вплету ленточки в гривы лошадей, и к хомутам бубенцы приделаю. Здесь такого не видали. Это будет шик, Кира!
Огонь пожара осветил степь. Встревоженные птицы мелькали в раскаленном воздухе, исчезая в клубах дыма.
Кирилл понимал, на что рассчитывал Остерман. Их силы были слишком незначительны. Удержать конюшни все равно не удалось бы, и противник, засев в них, получал отличную базу для долговременной осады. А в обгоревших развалинах не укроешься.
— Думаешь, они пришли только чтобы сжечь конюшни?
— Я думал, что им хватит одной, — ответил Илья. — Кажется, я просчитался. Может быть, они хотели, чтобы мы кинулись тушить пожар, и тогда они бы нас перебили. А теперь они думают, что на ранчо никого не осталось. Это плохо. Они могут и на дом полезть.
— Уже лезут…
Поджигатели, опьяненные успехом, неторопливо спускались по склону, и длинные тени змеились перед ними. Они скрылись в тени, когда оказались в ложбине между холмами, и Кирилл испугался, что они могут свернуть в сторону. Этот склон, голый и ровный, был изучен им еще днем, и через каждые пятьдесят шагов он вбил вешки, чтобы ночью не гадать, определяя дистанцию.
Будет крайне досадно, если противник перехитрит его и направится к дому по дороге. Дорога тоже была пристреляна заранее, но за нее отвечали другие…
Тени снова поползли по склону, потянулись вверх, и Кирилл успокоился.
— Их уже пятнадцать, — сказал Илья. — Нет, шестнадцать. Не понимаю, чего они хотят. Ну, постреляли. Ну, подожгли. Но штурмовать-то зачем? Знаешь, Кира, мы имеем дело с законченными кретинами.
— Или с клубом самоубийц.
— Как идут, как идут! — восхитился Остерман. — Какое высокомерное презрение к опасности! Нет бы — зигзагом припустить. Или перебежками. Идут, словно к себе домой.
— Ты был прав. Они уверены, что здесь никого не осталось.
— Да за кого они нас принимают?
Кирилл поймал на мушку того, кто шагал чуть позади остальных — у него на поясе раскачивалась и блестела стеклянная бутыль. Скорее всего, с керосином. Этот парень, видимо, собирался поджечь дом так же легко, как он справился с конюшнями.
После выстрела поджигатель всплеснул руками и повалился на спину. «Плохо, — подумал Кирилл. — Нам бы хоть одного живого».
Он стал остальным целиться в ноги. Винчестер Ильи грохотал рядом, и пустые гильзы звенели, ударяясь о саманный забор.
Поджигатели отступали, утаскивая раненых. Но два тела остались лежать в траве, как кучи мусора.
Когда нападавшие скрылись в темноте за догорающими конюшнями, Кирилл перепрыгнул через забор.
Он добежал до одного тела, переполз к соседнему. Оба были убиты наповал. Он снял с них патронташи и вернулся.
Но Илья уже шел ему навстречу:
— За неимением живых, нам послужат и мертвецы.
Они оттащили тела к забору.
