Лена с испугом смотрела на мужа.
– Что ты смотришь? – накинулся на нее Дорин. – Осуждаешь? «Мне отмщение и аз воздам»? «Подставь другую щеку»?
– С чего ты взял? – удивилась она. – Вроде я никогда православной фанатичкой не была.
– Тогда в чем дело? Я же вижу, что ты чем-то недовольна…
– Я всем довольна, – примирительно сказала Лена.
– Почему жизнь так несправедлива? – опять завел свою бодягу Андрей. – Человек испортил мне жизнь, унизил, обманул, и я не могу ему вернуть хотя бы десять процентов того, что полагается ему по заслугам. Десять процентов… Всего-навсего конец карьеры, и то – если повезет, за все его подлости, убийства, предательства.
Он упал перед креслом, в котором сидела Лена, больно схватил ее за руку и закричал:
– Ты понимаешь это или нет?
А она вдруг спокойно отняла у него руку, размахнулась и сильно ударила Андрея по щеке:
– Прекрати истерику, Дорин…
Он оторопел, продолжая сидеть на полу, чувствуя во рту железный привкус крови из разбитой губы, и смотрел на жену. А она встала, подошла к своей сумочке, достала оттуда толстую книгу и пачку бумажных носовых платков и спокойно села в кресло. Потом платком вытерла мокрое лицо Андрея, открыла книгу и прочитала:
– «Бог редко ставит зеркало перед грешником, редко наказывает его тем же самым способом, которым он грешил. Он не убил Каина, а оставил его навечно скитаться. Прометей, расплатившийся своей печенью за похищение огня. Брунгильда, за непослушание усыпленная Одином и помещенная в склеп… Да мало ли таких примеров…»
– Кто это написал? – спросил Андрей.
– «Во время борьбы, – Лена продолжала, не обращая внимания на вопрос мужа, – какой бы жаркой она ни была, помни, что главное не то, кто победил, а то, на чьей стороне ты дрался…»
– Какого черта, кто это?
– «Господь никогда и нигде не завещал людям страдать, – опять прочитала Андреевская, – он завещал мужественно переносить выпадающие страдания. Поэтому постные лица и бесконечно умирающие люди в храмах – либо глупость, либо зло, но всегда – неверно понятое христианство».
Дорин посмотрел на обложку книги, которая была в руках у жены, – «Труды по знаковым системам».
– Не хочешь ли ты сказать, – язвительно спросил он, – что это написал Маркиз? Что это вошло в его статью про церковные песни? Что этот текст был опубликован в Советском Союзе больше тридцати лет назад?
– Отвечаю по порядку, – Лена закрыла книгу. – Это действительно написал Яков Яковлевич Волчицкий, которого ты знал как Маркиза. Но эти… – она поискала слово, – афоризмы? Нет, скорее максимы… ну, не знаю, как сказать, написаны на форзаце этой книги. Похоже, он использовал ее как блокнот.
– Маркиз, – уже почти спокойно сказал Андрей, – зачем он это сделал?
Он так и сидел на ковре у ног жены, и сейчас придвинулся ближе и, как собака, устало положил голову ей на колени.
– Не знаю, – она запустила руку в отросшую доринскую шевелюру, – может быть, он, как все шестидесятники, считал, что идея – важнее человека. В них почти во всех, даже самых умных и тонких, был этот изъян. Все-таки они были детьми своей страны и своего времени.
– Безумно больно, – тихо сказал Дорин.
– Я знаю. – Она ласково погладила его по голове. – Хочешь, прочитаю тебе что-нибудь еще?
– Афоризмы от Маркиза, – буркнул он, но голос его потеплел.
– «Сегодня ломаются все привычные устои и даже мифы все переписываются. И не Авраам пытается убить Исаака, а Хам убивает Ноя. А Иосиф продает своих братьев, чтобы заплатить жене фараона за то, чтобы переспать с ней». Еще?
Дорин кивнул.
– Вот, коротенькая, но очень смешная мысль: «Не все болтуны – бездельники. Среди тех, кто делает, попадаются разговорчивые…» Ты знаешь… – Андреевская прервала чтение, посмотрела на мужа.
Она каким-то женским чутьем поняла, что сейчас, именно сейчас надо поговорить с Андреем о его друге. Может быть, будет больно, но есть шанс, что такой разговор прорвет нарыв, боль утихнет и станет легче жить. Ей казалось, что и «озверение» Дорина связано не столько с ненавистью к Маленькому, сколько с клокотавшей в Андрее яростью по поводу предательства друга.
– Ты знаешь, – повторила она, не выпуская доринской шевелюры, – я сначала, когда мы встретились с тобой там, в парке, и ты начал свои бесконечные «Маркиз сказал, Маркиз знает, надо у Маркиза спросить…», даже приревновала тебя к нему… Ты тогда был как будто бы влюблен в него, что ли. Не знаю, можно ли так сказать про мужика с нормальной сексуальной ориентацией?
– Можно, – кивнул Дорин.
– И я же его не видела никогда, только слышала на…
– Не видела? – изумленно прервал ее Андрей. – Ах, ну да… Правильно, вы так и не встретились, только голос на диктофоне.
– Но вот я почитала его статью про акафисты, а потом наткнулась на эти записи, и, ты знаешь, я, наверное, начинаю тебя понимать.
Андрей, не поворачивая голову, взял ладонь жены и прижал к щеке. Щека была влажной. Она хотела опять вытереть его лицо салфеткой, но поняла, что это слезы. Лена показалось, что Дорин не хочет, чтобы она заметила, что он плачет, и она сделала вид, что не видит этого.
– Вот смотри, еще одна запись: «Священник Александр Ельчанинов где-то написал, что если Бог посылает двум людям встречу, то это никогда не бывает просто так – эта встреча всегда нужна либо одному, либо другому. Но мне кажется, что здесь есть ошибка: эта встреча всегда нужна обоим. Существует только одна встреча, действие которой не имеет обратного хода: встреча с литературным героем. Автор пишет книгу, и герой ее меняется на наших глазах. Если герой не трансформируется, по-моему, это значит, что книга не состоялась. Но и автор меняется в процессе написания – здесь все взаимно. А читатель читает ее и тоже меняется, если это настоящая книга, конечно, но меняется он один…»
– И мне нужна была встреча с Маркизом, чтобы что?
– Чтобы много чего: чтобы попрощаться с излишним романтизмом, чтобы научиться драться, не зверея, чтобы убедиться на опыте, что комбинации в бизнесе могут быть не только изящными, но и жестокими, чтобы раз и навсегда понять, что мы всегда и за все платим…
– И еще, чтобы понять, – Андрей сильно прижался затылком к ее коленям, – что моя жена – самая мудрая женщина на свете.
– И ты знаешь, я думаю, что ты должен его простить, – с надеждой сказала Лена. – Я понимаю, насколько тебе это тяжело сделать, но, во-первых, он это сделал с благими намерениями…
– Которыми известно, что вымощено…
– Во-вторых, он максимально постарался погасить все негативные моменты твоей новой жизни. И в-третьих, он сам жил так. В отличие от Маленького, который не был бомжом никогда, но с легким сердцем отправил тебя на улицу, продолжая вкушать все прелести жизни и наслаждаться удовольствиями. Ты можешь считать что угодно, но я – твоя жена, и я люблю тебя, и я тебе говорю: Маркиз имел моральное право посадить тебя рядом с собой. Рядом, не ниже…
